– В конце концов, вкусный ужин за четыре фунта шестьдесят пенсов предпочтительней слов, – убеждал я себя.
И еще подумал о хухре. Может быть, в Докланде я обошелся с ним не вполне деликатно? Но ведь и он вел со мной какие-то странные игры. А тут еще – «незнакомка».
Вернувшись в гостиницу, поблагодарил портье за совет, спустился в номер, снял куртку и… снова надел. Выйдя на улицу, шарил глазами, сдавленным голосом несколько раз прокричал: «Хухр! Хухрик! Ты где»?
Вернулся, разделся, принял душ, забрался под одеяло, включил телевизор. По «ящику» шла игра, типа нашего «Поля чудес» (без азартных выкриков и «гы-гы!», без фамильярностей и похлопываний по плечу). В этом шоу и зрителей, и участников было меньше. Оно напоминало аристократический клуб. У нас это показалось бы скучным. В суть игры не «врубался», но, пораженный царившим в ней этикетом, испытывал зависть бродячей собаки, подглядывающей «не собачью жизнь».
Выключил телевизор, полежал в темноте, но понял, что не усну: было душно и муторно. Паника овладела мной с новой силой. Я вскочил, заметался по комнате, натыкаясь на кресло и тумбочку.
«Господи! Где, его, „блади хелл“, носят черти?» – я чертыхался на русско-английский манер, в отчаянии, тупо перебирал в уме беды, какие могут стрястись с человеком. Я всегда перебирал в уме беды, когда волновался за близких, заранее зная, случится именно то, чего я так и не смогу предвидеть. Это была игра с Роком. Моим козырем в ней была фатальная непредусмотрительность. Ища уязвимое место, «злодейке судьбе» приходилось виться ужом, крутиться юлой, однако, чаще всего дело сводилось к загадочной ситуации, когда говорят: «не было счастья, да несчастье помогло». Но теперь сами мысли об этом казались кощунственными. Тревога перерастала в истерику. Я был противен себе. Задыхаясь, потянулся к окну, повернул рукоятку фрамуги. Стало прохладнее. Сквозь штору мерцал огонек мини-котельной. Я отдернул портьеру и… рассмеялся: с той стороны, «сплющив» нос о стекло, на меня глядел хухр.
Я лег и, точно растворился в бульоне усталости, разбавленном истомой предчувствий.
Сюжеты «струились», пронизывая друг друга, но, не мешая друг другу.
Я расслабился, потянулся и… замер. С небом что-то происходило. Будто сдернули занавес. И явилось сияние – я увидел того, кто ни с кем не сравним: столб света, утренней свежести восходил из него, как из чаши фонтан. Он был совершенен, как музыка Моцарта. Он сам, по природе, был светом, который (стоит только