– Да свой этой, свой! – шумит Мишка. – Земеля мой, в одной деревне живем и с детства корешим.
– Ну коль свой, тады ладно, – отозвался большегубый. – Только скажи, зачем он нам тут нужен?
– Да он такой же, как и ты, Пузырь, – тоже из детдома убег.
– А-а, значит, точно свой, – проговорил тот, кого Мишка назвал Пузырем. – Меня Кешкой звать, – он протянул Леньке руку. – А Пузырем меня одни только дураки набитые зовут. А какой я Пузырь, правда, новенький? – обратился он к Леньке. – Просто я маленького роста и с голода чуток опух. Я ведь сирота, кормить меня некому…
– А тебя кто-нибудь из своих навещал в детском доме? – поинтересовался Мишка, отведя товарища в сторону. – А то я как ни спрошу ваших о тебе – никто ничего толком сказать не может, будто бы тебя уже и в живых нет. Вот я и забеспокоился. Как-никак друг ты мне, аль не так? – он посмотрел на Леньку.
– Конечно, друг, – ответил тот. – Я так скажу: после того, как меня привезли в этот детский дом из Житомира, долго ко мне никто не приезжал. Правда, года через два меня навестил брат Александр. Думал, он с собой меня позовет – не позвал. Но я его понимаю: у него жена, дети, зачем ему лишний рот? Хотя обидно, конечно, было. Как подумаю, что я никому в этом мире не нужен, так хоть волком вой… Ты ведь тоже меня позабыл. Думал, найдешь – вместе хоть веселее будет.
– Да я и не забывал тебя, – готов побожиться Мишка.
И ведь он не врал. В самом деле, Мишка места себе не находил. Когда узнал, что родители предали Ленькиного отца, поначалу испугался, что друг отвернется от него или будет мстить. Парень он крепкий, и хотя он на полголовы ниже Мишки, кулаки у него будь здоров! Этих его кулаков вся мелюзга кураповская боялась. Особенно те, кто чем-то прогневил его. Но Ленька был человеком справедливым, и коли кому поддаст, то только за дело. Не любил тех, кто малышей или стариков обижает, кто чужое добро крадет, кто врет или друзей предает. Тут уж держись! А еще он кулацких детей не любил, особенно тех, кто кичился своим происхождением. Ох, и доставалось им от него! Но и те ему мстили. Бывало, соберутся в стаю, подкараулят пацана и с палками на него. Иногда Леньке удавалось отбиться, парнишкой-то был шустрым, проворным – выхватит палку из рук кого-нибудь из нападавших и давай отбиваться, да так поколотит обидчиков, что те потом бога благодарят, что живыми остались. Но случалось и ему быть битым. После этого домой приходил угрюмый, весь в крови. Братья старшие спрашивают, кто, мол, это тебя, говори, мы им сейчас такое устроим! Но разве Ленька скажет? Нет, не принято было жаловаться – обиженный должен был сам отомстить за себя…
Ленька с Мишкой еще бы долго болтали, если бы их разговор не оборвал чей-то зычный голос:
– Эй, шпана, а ну-ка все ко мне! Хватит балду гонять…
Это был довольно взрослый парень в фуражке-восьмиклинке, или «хулиганке», как их называли в народе, и с фиксой под золото во рту.
– Ну вот и поговорить нам этот Сыч не дал, – поморщился Мишка.
– А