Она снова направилась к особняку магистра Веста. Перкинс и его «команда» уже должны были закончить там свои неуклюжие следственные действия и опечатать дом. Ей нужно было проникнуть внутрь незаметно, чтобы в спокойной обстановке еще раз осмотреть кабинет. Туман немного поредел, уступив место низким, серым облакам, из которых время от времени срывался мелкий, промозглый дождь. Сайлент Хоуп под этим дождем выглядел еще более уныло и заброшенно, словно оплакивал сам себя.
Проникнуть в опечатанный дом для Конни не составило труда. Замки в Сайлент Хоуп были такими же древними и ненадежными, как и обещания местных политиков, если бы таковые здесь водились. Кабинет Веста встретил ее той же гнетущей тишиной и запахом пыли, смешанным с едва уловимым фантомом ужаса. Тело магистра уже убрали, но на полу все еще виднелось темное пятно от пролитых чернил, и книги так и валялись раскиданными страницами.
Конни методично начала осматривать все заново. Она не искала обычные улики – отпечатки пальцев или следы борьбы. Ее интересовало другое – то, что могло бы указать на ментальное вторжение или на специфические интересы Веста, которые могли привлечь «Ткача». Она перебирала бумаги на столе, заглядывала в ящики, внимательно изучала названия книг на полках.
Большинство бумаг были черновиками его философских трактатов, перепиской с коллегами из других, еще не совсем вымерших магических анклавов, счетами за редкие ингредиенты для заклинаний. Ничего необычного. Но в одном из ящиков стола, под стопкой старых пергаментов, она нашла то, что искала. Небольшой, потрепанный блокнот в кожаном переплете. Это был личный дневник Элиандера Веста.
Конни присела в его кресло, то самое, где он встретил свою смерть, и начала читать. Записи были нерегулярными, часто обрывочными, полными недомолвок. Вест писал о своих исследованиях, о состоянии магии в угасающем мире, о своих тревогах за будущее Сайлент Хоуп. Но последние страницы привлекли ее внимание.
«…Сны становятся все настойчивее, – писал Вест корявым, изменившимся почерком за неделю до смерти. – Ощущение, будто кто-то копается в моей голове, перебирает мысли, как старьевщик – хлам. Пытался ставить ментальные щиты, но они словно бумага против огня. Это не обычный кошмар. Это… разумное. И оно голодно…»
Дальше шли записи о странных символах, которые он видел во сне, о чувстве ледяного присутствия, которое не покидало его даже днем. Он упоминал имя – «Собиратель Снов» – похоже, он тоже наткнулся на те же легенды, что и Конни.
«…Боюсь, это пробудилось то, о чем шептались наши предки, – гласила одна из последних записей. – Тот, кто прядет нити из чужих душ. Если это так, то мы все обречены. Особенно те, чей разум еще горит светом магии…»
А потом – самая последняя запись, сделанная, видимо, в ночь перед смертью. Почерк был почти неразборчивым, буквы плясали, словно от ужаса.
«…Оно здесь. Я чувствую его. Оно пришло за мной. Я пытался… письмо… символ… ключ… но слишком поздно… оно уже внутри…»
Конни