Три шага к себе…. Александр Давыдов

не одна быстрина, а множество подхватывали меня и передавали друг другу. Быстрины ведь невспоминаемы, так как неаналитичны, монолитны, они только оставляют где-то в недрах естества пересохшее русло. Поэтому быстрин много, и все они – одна единственная, как ручей, иногда ныряет под землю. В ноле – они попытки увлечь за собой стоячее, болотистое время. Они – проточная вода безвременья. Не свойство ль они лишь моего естества? Не есть ли история мира лишь история быстрин и нолей, где они только и возможны истинные. Впрочем, значимым эпохам я не судья. Если многие вышли из значимости и ею обогатили ноль, то я вынырнул из неведомого ноля и одарил нулевостью значимость, куда меня все-таки привела упорно бегущая стрелка. Но спасибо значимости – она опять меня поместила в ноль, с крепчайшим каменным овальчиком. И тут я замер, ожидая, когда новый ноль вызреет за стенами, который, надеюсь, будет еще нулевее всех моих прежних.

      Пускай я предатель. Но я предал все, кроме ноля. И верность несуществующему выше верности осуществленному. Они проворонят ноль, но уж меня-то никогда. Ноль незапоминаем – я не буду забыт. Я – сторож ноля и его символ, не меньше, чем яйцеобразный овал.

      Они предпочли бы размножение, умножение, я – уничтожение. Дорасчистить, вымести ноль дочиста, привести ноль к полному нолю. Я победил, потому что это была моя быстрина.

      И все же оказалось, что я злодей, а члены Комиссии по уничтожению чисты. Но ведь они нарушители, а не я, – даже и в значимости истинная мораль отлична от разменной. Я не нарушитель, так как ноль внеморален по сути, – вернее, даже слишком ее много, но вся она прошлая или будущая, а не здешняя, не нулевая. Но вот Его образ в ноле не замутнен, виден отовсюду ясней, чем всегда. Да он и, должно быть, единственный, наконец неискаженный, – протертый, как зеркало, бархоткой ноля, ибо нету других зеркал. Значимость же бесцельно склеивает зеркальный бой. Еще вопрос: нужны ли вообще зеркала? Но ведь для нас, здешних, как значимых, так и нулевых, не отразиться нигде, значит исчезнуть вовсе, пропасть навсегда.

      Только в это ясное зеркало я и погляжусь, только Ему и отвечу. Нет для питомцев ноля ни рая, ни ада, а, возможно, тараканий закуток, щель. Какой-нибудь Лимб, подобный тому, куда я угодил.

      Но только кто ж проливал кровь, а кто разгонял призраки? Страшно подумать, но истинные люди, наверно, и возможны лишь только в ноле, а в значимости – только фантомы, хотя с виду плотнее и мясистей. В значимости люди – частные случаи, в ноле же частного не бывает, как нету законов. В значимости подчинены даже самые своевольные; в ноле и лебезящие свободны. Почему же, когда я взрывал оболочки, лилась лишь сукровица, а Комиссия утонула в пролитой крови?

      Ноль хорош своими просторами. А вот когда на самом обнаженном духе нарастут оболочки, тогда и станет тесно – ведь оболочки прошлые и будущие пространства не занимают. Когда же ороговеет обнаженный дух, не будет уже пустоты, прилягут оболочки одна к другой и настанет всеобщая предопределенность, – это и называется значимостью. И