Много детей прошло через этот дом, но последние двое – те, что теперь вернулись, стали для нее как родные. В родительском доме их не ждало ничего; пребывание здесь, с ней, было не просто передышкой от жизни с вечно скандалящими матерью и отцом. Впервые Вивасия осмелилась надеяться, более того, она начала задумываться, не усыновить ли их.
Такая тонкая линия разделяет опеку и настоящий прием в семью. В тот раз она дерзнула начать приготовления к последнему.
Тут все и случилось, детей забрали. Потом ушел он, и хотя его больше не было, ее имя внесли в какой-то черный список, да там оно и осталось.
Детям здесь больше находиться нельзя.
Прислонившись к раковине, Вивасия ощущает легкий трепет от того, что сделала сегодня – снова привела в дом детей.
– Вы голодные? – спрашивает она, а они смотрят на выдвинутые для них стулья. – Все хорошо, вы можете сесть, – добавляет Вивасия.
Дети не двигаются, а угрюмо таращатся не пойми куда, как будто Вивасии здесь вовсе нет.
При полном свете дня, который льется внутрь сквозь стеклянные двери на террасу, Вивасии удается хорошенько разглядеть их. Волосы у обоих длинные, темные, но не глубокого каштанового цвета, как у нее, а почти черные.
В животе у Вивасии вдруг что-то словно обрывается. Неприятная мысль пронзает ту часть ее сознания, которая еще сохраняет способность к здравомыслию.
Эти дети – не Алекс и Элизабет. Хотя те двое были крохами, когда она видела их в последний раз, в глубине души она понимает, что в конце концов севшие за стол дети – не они.
Она пытается успокоиться. Все хорошо. Как бы то ни было. Эти – тоже дети, и они пришли к ней. Они выбрали ее.
Вивасия, прищурившись, глядит на них. Думает, что, если она вымоет им волосы, дети вполне могут оказаться блондинами. Глаза у обоих одинаково зеленоватые, с оттенком изумрудного, яркие, но их портят покрасневшие веки и белки с лопнувшими сосудами. У Алекса и Элизабет глаза были пронзительно-голубые, а волосы светлые с розовинкой – тонкие, пушистые волосики на макушке, которые, Вивасия знала, когда отрастут, станут совсем рыжими. Она надеялась увидеть это. Но…
Вивасия встряхивает головой, чтобы отогнать болезненные воспоминания.
Но боже, какие худые эти дети! Они грязные, явно недокормленные, глаза у них тусклые, веки тяжелые, как будто они то ли хотят спать, то ли недавно проснулись.
А кожа… Она какая-то нездоровая. Что-то с этими детьми не так.
Как бывшая приемная мать, она видела всякое. Малыши попадали к ней голыми, бледными,