– Как интересно… Он отрицает линейность бытия, – шептала она, проводя пальцем по экрану, где замерли его слова. – Для него прошлое и будущее – не прямая линия, а спираль, где всё важное повторяется, обретая новые смыслы. Как в том сне, где ты снова и снова поднимаешься по лестнице, но с каждым разом ступени становятся то выше, то ниже… А смерть – не конец, а новая точка отсчёта, место, где все эти спирали наконец-то распрямляются…
Она замолчала, осознавая, насколько глубже его восприятие мира по сравнению с её собственным. Она всегда думала о жизни как о книге, где каждая глава – новый этап, который нужно просто перелистнуть. А для него это была музыка, где темы повторялись, варьировались, сплетались в единую симфонию – и теперь она слышала эту музыку в его словах, будто кто-то наконец настроил её слух на нужную частоту.
А потом её глаза наткнулись на фразу, от которой перехватило дыхание, и мир вокруг на мгновение перестал существовать. Тут герой возвращался к своим мыслям о любви, к рассуждениям, которые, казалось, были вырваны прямо из её собственного сердца, будто он подслушал её самые потаенные мысли.
"Однажды я спросил умирающего старика в хосписе, куда меня забросила студенческая практика, – писал Престон. – 'Что ты понял слишком поздно?' Он долго смотрел на меня мутными глазами, а потом прошептал: 'То, что смерть – не конец. Концом было молчание, когда я не говорил 'люблю' той девушке на вокзале в 52-м… Когда не обнял отца в последний раз, потому что 'были дела'… Когда не ответил матери, что её пироги самые вкусные на свете… Вот это и есть настоящая смерть – все эти немые сцены, которые мы таскаем с собой как ненужный багаж…"
Амели закрыла глаза, чувствуя, как по щекам катятся слезы. Она почувствовала, будто наконец-то нашла то, что даже не осознавала, что искала. И в этот момент она поняла: она не просто читает его текст. Она читает его душу.
Он не говорил о страсти или идеалах – он описывал любовь как что-то неизбежное, как воздух. Не громогласное признание, а тихое осознание – без этого невозможно дышать, невозможно существовать. За его внешней сдержанностью, за этой кажущейся холодностью, скрывался человек, для которого чувства были не просто красивыми словами, а самым фундаментом существования, корнями, уходящими глубоко в почву души. Амели задумалась: сколько же в нём было накопленной боли, сколько невысказанных слов, сколько ночей, проведённых в молчаливых размышлениях, если он мог писать так… так пронзительно, что каждое предложение прожигало душу?
Она прижала ладонь к горлу, словно пытаясь удержать внутри что-то горячее и живое – этот комок эмоций, который подкатывал к горлу. Это было не про страсть, не про восторженные признания под луной – это было про тихое, непреодолимое знание, что другой человек стал частью тебя. Как воздух, который ты не замечаешь, пока он есть. Как биение собственного сердца, о котором вспоминаешь только когда оно вдруг замирает от волнения.
Потом