Сахалинская симфония. Елена Кулешова

за которой Переверзев приглядывал, конечно, сам. Школота тем временем превращала фракции в замороженные шестигранники, выясняя, сколько добавить цельных кукурбитурил, и сколько метилена понадобится, чтобы восстановить из вонючей жижицы – смеси мочевины и очистителя для унитазов – бодрую армию новых «тыковок».

      В кисло пахнущей желтоватой жижице, к слову сказать, был ещё один секрет – примерно ведра два карбоновой пыли, которую просто сметали в печь. Одноразовые графеновые наноботы – нервная система нереиды – умирали сразу, как только отключалось её сердце. В особо тяжёлых случаях желейное тело дрона могло не удержать эту чёрно-серую пыль, и тогда она оседала в жабрах рыб, нежных тельцах моллюсков, попадала в икринки и заражала коралловые отмели. Каждая горсть графена могла убить пару километров акватории, и потому Переверзев строго следил за её утилизацией.

      Однажды веснушчатый и пучеглазый десятиклассник из Приморска спросил, наивный:

      – А зачем использовать такое опасное вещество?

      Паша подумал-подумал, и рассказал старую байку о том, что всякое лекарство в малых количествах – исцеляет, в больших – убивает. Так было с генами скорпиона в пшенице, которые повысили урожайность, но вызвали рост популяции бабочки-огнёвки; так получилось с плесенью во Франции двадцать лет назад, когда решили очистить город от клопов, и в результате были вынуждены бороться с полуразумной и довольно быстро передвигающейся, решающей несложные задачи и очень живучей дрянью.