Елена завела машину. На приборной панели светилась дата: среда. До пятницы оставалось сорок восемь часов. Время, чтобы решить – бежать от опасности или встретиться с ней лицом к лицу. Спасти Кирилла… или себя.
В памяти всплыли слова Савченко: «Твоя методика – зеркало моей, Елена. Ты открываешь двери в подсознание, но боишься войти. Я же давно переступил этот порог. В этом наша разница. И наше сходство».
Глава 3: Настойчивость
Полицейский участок окутал Елену тяжелым коктейлем запахов – кислый пот стресса, дешевый кофе и та особая нота несвежих бумаг, которая всегда ассоциировалась у неё с официальными учреждениями. Её височная мышца непроизвольно сокращалась, и она машинально диагностировала у себя начальную стадию тревожной реакции. Сорок минут на жестком стуле в приемной – достаточно, чтобы активизировать миндалевидное тело мозга любого человека, не говоря уже о ней, с её гипертрофированной чувствительностью к социальным контекстам.
Елена провела пальцами по краю папки с материалами о Кирилле, ощущая, как холодный пот делает бумагу слегка влажной под пальцами. Эта реакция удивляла её саму – она привыкла быть в роли стороннего наблюдателя чужих тревог, а не носителя собственной. Фотографии последних работ Кирилла казались тяжелее, чем они были на самом деле, словно материализованная тревога добавляла им веса. Каждый раз, когда она думала о своем пациенте, перед глазами вставало его лицо на последней сессии – бледное, с расширенными зрачками и тем особым напряжением лицевых мышц, которое опытный психолог безошибочно определяет как признак паранойяльного состояния.
Мимо прошел полицейский в форме, скользнув по ней равнодушным взглядом. Елена отметила, как её собственный пульс участился от этого мимолетного контакта – её тело реагировало на обстановку правоохранительного учреждения как на потенциальную угрозу. Это было иррационально, но человеческая психика редко следует логике.
«Дистанцированность объективности – иллюзия контроля», – напомнила она себе излюбленную фразу из своих лекций. Савченко всегда критиковал это её утверждение, настаивая, что настоящий клиницист способен к абсолютной объективности. Теперь, сидя в полицейском участке, она ощущала, насколько он был неправ.
«Как объяснить исчезновение человека с помощью картин, не звуча при этом как классический случай апофении?» – думала она, перебирая в голове варианты начала разговора. Каждый сценарий казался неубедительным. В академическом сообществе её методика «символического отражения» уже вызывала достаточно споров. Полиция же наверняка воспримет её как очередного эзотерического шарлатана.
– Северова? – раздался низкий голос, вибрация которого Елена почувствовала почти