Залеживаться в постели здесь – в пока еще считающемся прифронтовым городе, пусть фронт и откатился уже далеко на юг – к предгорьям Кавказа, и на восток, было ни к чему. Тим решительно сбросил с себя сонное оцепенение, вылез из-под белоснежной простыни и, встав босыми ногами на тонкий коврик, принялся энергично делать утреннюю гимнастику, чтобы разогнать кровь и расшевелить вялые после сна мышцы. За окном было еще малолюдно, слышались лишь чьи-то отдаленные голоса, а затем, цокая по мостовой подковами, прошла лошадь, таща за собой повозку. Повернув, делая зарядку, торс вправо, Тим успел заметить в окне, что это проехал пожилой казак, который на днях начал возить в немецкий район местную домашнюю еду, предметы одежды, коврики и прочую мелочь на продажу.
Закончив гимнастику, Тим натянул форменные брюки-галифе и, отворив тонкую крашеную под натуральный древесный цвет дверь, вышел из комнаты в ккоридорчик. Слышно было, что на кухне уже звенит посудой Анфиса. Ее дети в этот час еще спали во второй комнате. Тим прошел в прихожую и сунул ноги в ботинки с убранными внутрь развязанными шнурками.
– Будете завтракать? – послышался из кухни голос Анфисы.
– Я вам казау, што делаю мой заутрак в усвуге, und überhaupt мне не надо помаганйе от куховарка, – ответил Тим, мешая русские, украинские, польские и немецкие слова: то, что успел выучить за время напряженной службы в славянских странах. – Тфойе заданйе делат чисто этот Quartier.
Щелкнув задвижкой, Тим отворил обитую бледно-коричневым дерматином дверь, вышел на лестничную площадку и стал спускаться по лестнице вниз – во двор. Во дворе находился туалет, сколоченный из досок: в квартирах даже здесь – в немецком районе, ни туалеты, ни водопровод не работали, так как бытовые коммуникации были разрушены во время боев за город и еще не восстановлены. Когда Тим вышел в пышно зеленеющий деревьями, кустами и клумбами двор, на еще прохладный, но уже пронзаемый жгучими лучами солнца, утренний воздух, его окликнули:
– Шёнфельд!
Обернувшись, он увидел вышедшего из дверей соседнего подъезда шефа параллельной команды комиссара Вальтера Хунке. Тот был в одних галифе и ботинках, с обнаженным мускулистым торсом.
– Доброе утро! – сказал ему Тим. – Ты что полуголый ходишь по общему двору?
– Я на пробежку, – ответил Хунке. – Не хочу, чтобы рубашка воняла пóтом.
– А-а… – проговорил Тим. – На пробежку мог бы сапоги надеть. Ботинки стопчешь.
– В сапогах тяжело.
– Понятно, – кивнул Тим и направился к желтевшим в середине двора кабинкам туалета,