Я моргнула, зажмурилась, и постояла, успокаивая разошедшееся сердце, а когда открыла глаза, все было серым. Свет, призрачный и блеклый, шел сразу отовсюду. Тень от фонтанных дев, вытягиваясь, ползла по камням, приобретая гротескные очертания ярмарочного фигляра с дудочкой. И… будто все звуки исчезли, только фонтан журчит-напевает.
– Мягкой лапкой по камням
ты беги скорее к нам.
И закатом пуховым,
синим сумраком ночным.
Тихо, тихо, мягко тьма
Убаюкает тебя.
Над крыльцом лавки с покосившимся навесом беззвучно покачивалась вывеска. Сквозь провалились ступеньки, ведущие к двери, пророс бурьян, в левой витрине не было стекол, и оттуда торчали колючие плети дикой розы.
Я хотела кричать, но здесь у меня нет голоса.
Из стиснутого в панике пакета посыпалось. Яблоки, неестественно красные, поскакали по присыпанной пылью мостовой. Одно ткнулось в бортик разговорчивого фонтана. Оттуда, из-за бортика, высунулась тонкая рука и цапнула фрукт за бочок, послышалось сопение, потом поверх мокрого округлого края легли пальчики, показалась русая выгоревшая макушка, сероватая, как всё здесь. Сквозь пряди смотрели невозможно красивые глаза-звезды в пол-лица.
– Не ходи, – прошелестел голос, вплетаясь в шепот-звон воды, – или станешь, как я.
Нос кнопка сморщился, странный ребенок, не понять, девочка или мальчик, привстал, удивленно повертел яблоко в руке, будто не знал, что с ним делать. Лизнул, открыл ротик с мелкими-мелкими зубами, надкусил кожицу, скривился и пожаловался:
– Холодно… Мне холодно… Где?
Я хотела кричать, но здесь у меня…
На плечо легла рука, я вздрогнула всем телом и обернулась.
– Где, спрашиваю, пятнадцатый дом, дамочка, – пробасил чуть зеленоватый явный полуорк с огромным баулом. – Уже минут двадцать тыкаюсь. Спишь, что ли? Добро растеряла.
– Между тринадцатым и семнадцатым пройдите во дворик, он там, – проговорила я, ошарашенно глядя по сторонам. Улица как улица, сирень пахнет, люди-нелюди ходят.
– На, держи, – мужчина сунул мне в руки одно из оброненных яблок. На красном глянцевом боку явственно проступал отпечаток мелких острых зубок.
– Э-э-э, – протянул полуорк, – вот гнусь! – Отобрал яблоко и метко швырнул в урну у моей калитки. – Никак тварь какая-то завелась. Вы бы в службу отлова стукнули. И это… спасибо.
На крыльцо я поднялась с опаской, сначала трогала ступеньки ногой, потом тростью и только потом ступала. Привидится же… Или я в тень провалилась? А я так могу? Это же для темных, а я – не пойми что и звезда во лбу.
Первый час по возвращении был еще так себе, а потом все пошло наперекосяк. Наша первая серьезная размолвка с хлопаньем (я – окном, Ворнан – крыльями) показала, что нет у меня на самом деле никакой гордости и прочей всякой выдержки. Я исходила все комнаты в доме, звонила