От подобной нелепости все внутри Кольки перевернулось, содрогнулось и вспучилось. Преисполненный негодования он резко дернулся, грохнулся башкой второй раз о переломанную стропилу, осел, ершисто выматерился и, раздирая на себе в клочья одежду об острые деревянные обломки и ржавые крючья гвоздей, ринулся из под завала в сияющую солнечную брешь перекошенного дверного проема.
Нестерпимо хотелось смыть с тела липкую пакость, охладиться от жуткого потрясения. Подбежал мужик к ближайшей поливочной бочке, скинул с себя остатки грязной одежды и с наслаждением окунулся головой вниз в теплую, прогретую солнцем воду.
Омылась зудящая кожа, слизнула с тела неприятную слизь, растворив ее без остатка, уняла тупую боль в тяжелой голове, привела в равновесие оглушенное стропилиной сознание. Неизмеримое блаженство вдруг снизошло на перепойную душу. Сел Колька возле бочки на землю, стряхнул с жидких волос остатки воды и вздохнул полной грудью напоенный травами солнечный воздух. Живем.
Природа встретила его крепким запахом свежескошенной травы и оглушительным жужжанием пчел. Треха даже не сразу понял что это. Не сумел как-то соотнести со своей привычной средой обитания, осознать источники столь сильных и приятных ощущений. Не привычными они оказалось, удивительными. Словно давно забытая картинка далекого детства неожиданно предстала перед глазами, такая неуместная, странная, красивая. И тот день, когда вместе с отцом посадил в огороде пихту. Никогда больше такого не случалось. Никогда больше с отцом ничего вместе не делали. Всего один раз. Оттого, верно, и запомнился. Большая вымахала пихта. Красивая, пушистая. Как раз бочка возле нее стояла. Приласкала Кольку своими мягкими ветками.
– Хорошо-то как, – блаженно промурлыкал он.
– Ты что, паразит, расселся! – завопила рядом грудастая баба, – Ты что заголился? Ты что натворил! Зачем, охламон, сарай обрушил? Совсем очумел спьяну? Чего сидишь! Чего глядишь? Ты гляди, что делается! Ай-ай-ай!
Это жена его вышла из дома, Клава.
– Да… ты-ы… я… – хотел пояснить Колька, взмахнув руками, мол только что оттуда едва живой выбрался, но законную половину такое объяснение не устроило. Ее уже понесло. Ущерб наносимый мужем небогатому домашнему хозяйству и более чем скромный изредка приносимый прибыток давно будоражили ее озабоченное сознание, являясь постоянным, неизбывным источником раздражения и злости. Только что сидел, гад, дома. И пяти минут не прошло как вышел, дурак, вон и вот на тебе! Как за столь короткое время сумел охламон обрушить