И показала, и настояла, чтобы мальчик приходил на чердак, как закончится последний урок, и все ребята разбегутся по домам. На чердаке имелись запасные стулья и ещё много чего, но, главное, не нужно было сидеть на полу и опасаться быть застигнутым врасплох.
– Я пока буду мыть полы по школе, играй, сколь душе угодно, – благородно разрешила пожилая дама, подбирая швабру, – а после будь любезен, освобождай помещение. Мне все ключи сдавать положено. Согласен?
Мог ли Глеб отказаться? Он с радостью ухватился за такую возможность. Пять дней в неделю он по два, а то и по три часа задерживался на школьном чердаке, порой уборщица заглядывала туда и просто садилась неподалеку. Она не разбиралась в духовых инструментах, не понимала тонкости игры, но умела слушать, как умеет делать это только одинокая душа.
Благодаря этой тайне, Глеб терпимо переносил выходные, вынужденно держа любимую флейту в футляре; от домашних уроков по нотам он решительно увиливал под любыми предлогами. Очень в этом помогали ссылки на будничные репетиции, а потому мама со временем угомонилась и лишь изредка тиранила чадо, дабы оно усладило её слух любимой композицией. Подобного рода жертвы чадушка приносил как плату за вольные репетиции и ложь, что росла снежным комом.
Летом выкручиваться труднее, но и тут парнишка выход нашел. Летом-то школа на каникулы закрыта, значит, на чердак не попасть, зато распахиваются для всего честного народа всевозможные аллеи, парки, рощицы. В одну аллейку и стал захаживать каждый день юный флейтист. Сначала прохаживался по ней степенно, для разведки, так сказать. Аллейка та, не шибко большая, ютилась в сердце дубовой рощи, густевшей мощным зеленым островком на противоположной от Глебова дома стороне города. Прелесть состояла в том, что после обеда наступал удобный период в несколько часов, когда в сердцевине дубравы становилось совсем тихо, и ни одна человеческая душа не казала себя, за исключением неуклюжего, рослого подростка. На этот раз «музыкальный кружок» продолжил репетиции вне стен школы, передислоцировавшись в летний домик на самой окраине Гранамы. Такая версия частично звучала правдиво, утишая совесть завравшегося сына. Зато в одном Глеб был спокоен: мама ни за что не поедет на другой конец города, как бы ей ни желалось послушать любимого мальчика, так как поездки, превышавшие более двух остановок, вызывали в ней неодолимое раздражение и неприязнь к городскому транспорту. А личным авто Марта не располагала, так как с юности боялась садиться за руль.
И вот июньским ясным деньком, как обычно, выбравшись в сокровенное местечко после обеда и вытащив из футляра верную флейту, Глеб прислушался к тишине, в которую встревал птичий щебет, поднес инструмент к губам, и музыка полилась. Она заполняла просторы аллейки, наползая на могучие дубы, дразнила птах, прятавшихся в резной листве и недоумевавших, что за птица так дивно поет.
Можно было