II
Криками и пинками нас всех погнали наружу. Только на выходе мне удалось разглядеть маму. Она смотрела на меня спокойными умиротворенными глазами. Как будто провожала взглядом. Ее пышные волосы все так же волнами распускались на подушке. И лишь маленькая, еле заметная черная точка виднелась на лбу. И из нее тонкой струйкой вытекала кровь.
А на улице грело нехарактерное для конца сентября солнце. Мы выбегали, ослепленные его яркими лучами, и сразу попадали в разрушенный войной мир. Густой, похожий на снег пепел сгорающего города медленными хлопьями оседал на головах испуганных людей. Дома повсюду изрыгали из себя людей, равнодушно наблюдая дырявыми стенами и пустыми отверстиями выбитых взрывами окон за измученными, голодными и слепыми горожанами. Во дворе стояла целая колонна грузовиков с открытыми кузовами. И пиратов здесь было гораздо больше. Некоторые даже с собаками. Псы облаивали каждого, а особенно нерасторопных зло кусали за ноги, получая одобрительные улыбки от хозяев. Солдаты проворно разделяли людей на группы. Здоровых молодых мужчин и женщин загоняли в одну группу, которая потом грузилась в машины. Стариков и детей гнали дальше к оцеплению.
Я шел вдоль наполнявшихся людьми грузовиков и звал родителей. Я был напуган и громко плакал. Казалось, никому нет до меня дела. Я порывался вернуться в подвал. Так хотелось обнять отца и поцеловать маму, но бурный поток серой истощенной массы, подгоняемый звонким лаем и грубыми командами, нес меня прочь к ближайшему перекрестку, где у стены с мешками в узком проходе стоял офицер. Он под пристальным взглядом надменных часовых проверял документы всех выходящих за оцепление. Кого-то пропускал, кого-то уже независимо от возраста и пола возвращал к грузовикам, ставя шестиконечный штампик на паспорте. Таким образом, в некоторых машинах оказывались и дети, отделенные от родителей, и разлученные супруги. Вся эта масса набивалась в кузов, безжалостно трамбовалась прикладами и стонала от боли и неизвестности.
Меня ухватила за руку пожилая женщина – та, что закрывала мне лицо в подвале. Мы влились в очередь на выход. Впереди шел старик. Он вел двух девочек приблизительно моего возраста или чуть младше. Девочки плакали, пытались вырваться из его рук и звали маму. Старик нервно смотрел по сторонам и одергивал их, шипя в полголоса. Внезапно одна женщина из числа ожидающих очереди на погрузку, воспользовавшись невнимательностью часовых, с криком кинулась к нам, чтобы обнять своих дочерей, но наткнулась на тревожный взгляд старухи, чуть заметно качнувшей головой. Женщина все поняла. Обняв детей, она бы сразу их выдала, и они, конечно же, оказались бы вместе в одном из грузовиков. Но надолго ли? Никто не знал, куда эти машины поедут, и уж тем более никто не мог быть уверен, что те, кто находится в них, вернутся. Мать испуганно пошатнулась и, озираясь, направилась обратно. Она взобралась в кузов машины и только там смогла дать волю эмоциям. Женщина молча рыдала, до крови кусая губы и… – профессор закрыл глаза.
Крупные