Падения Иерусалимов. Влад Кросс

то они будут также верны ему, но уже в силу страха, – острый наконечник царского меча медленно и аккуратно заскользил по грязному лицу царевича, заставив того зажмуриться. Навуходоносор усмехнулся и продолжил. – Однажды во время кормления я захотел погладить любимца своего отца. Сильный и могучий пес вцепился зубами мне в руку. Отец, не моргнув и глазом, выхватил меч и отсек ему голову. Пес даже взвизгнуть не успел. Я был ошарашен, ведь отец очень любил эту собаку. Но он с безразличием вытер кровь с клинка и сказал мне: «Никогда не позволяй собакам кусать тебя. И никогда не прощай им этого. Потому что стоит лишь однажды закрыть на это глаза, как тут же вся стая накинется на своего хозяина».

      Наточенный почти до совершенства меч, ни разу не сталкивающийся с металлом и потому имеющий идеальные изгибы, медленно просвистел в руке царя. Сверкнувший на солнце наконечник неглубоко погрузился в шею юноши, оставив небольшую красную полоску длиной с палец. Малахия вздрогнул, и из раны на шее хлынула струйка алой крови, окропив белоснежное платье царя размашистыми брызгами. Царевич смотрел на палача широко раскрытыми глазами, сильно закусив нижнюю губу, хрипя и беспорядочно дергая связанными за спиной руками. Седекия завопил, тщетно вырываясь из цепкой хватки Невузарадана. Его искалеченное тело больше не ощущало боли. Оно, подгоняемое болью внутренней, рвалось сейчас на помощь бьющемуся в агонии сыну, калеча себя еще больше. Животная боль и ненависть поднимались фонтаном в теле Седекии, а отчаянное бессилие пропитывало собой каждую клетку обезумевшего разума, как пропитывала песок льющаяся уже обильным ручьем по груди Малахии кровь.

      Седекия рыдал. По его лицу, смешиваясь со слезами, текла кровь из содранных запекшихся ран на голове. Сорванный от крика голос лишь вырывался изо рта протяжным гортанным воем, постепенно затухающим с воздухом в легких, чтобы с новым глотком и с новой силой разрезать тишину. Задыхаясь, Малахия тоже пытался кричать. Умирающие не всегда кричат по собственной воле. Осознание близкой смерти вселяет в них ужас, исторгающий холодящий кровь вопль. Он не помогает, не облегчает боль, не придает спокойствия. Он просто извергается и затихает вместе с сердцем. И Малахия кричал бы в этот момент, если бы не перерезанное горло. Бьющееся в судорогах тело юноши рухнуло на землю. Глаза закатились. Кровь ручьем стекала на горячий, утоляющий жажду песок.

      – Ты предал меня! – закричал Навуходоносор.

      Он направился к Седекии, огибая охваченного ужасом младшего сына, наблюдавшего за медленной смертью брата. Острое лезвие ударило сзади, раздробив шейные позвонки. Парализованный мальчик рухнул лицом в песок. Седекия закричал с новой силой и стал биться затылком о бронированную грудь полководца с неистовостью дикого зверя. В его голове порвались последние нити, связывающие разум и тело. Он потерял всех, кто был ему дорог, и не было теперь смысла держаться за жизнь. Он был убит горем, наблюдая, как его обездвиженный ребенок задыхается в песке. Не