Тяжелое молчание опустилось на уста всех присутствующих. Молчали растерянные епископы и приближенные низложенного патриарха. Молчали, глядя под ноги, суровые воины Мелесия и люди из его окружения. Затихли за дорогими занавесями дверных проемов готовившиеся подать вино и фрукты слуги. Даже тяжелые мухи умолкли, прилипнув к расписным потолкам.
– Значит, на это богопротивное дело у грешника Иоанна Кантакузина нашлись номисмы[78], – опустил голову Каллист.
– Нет. У василевса золота по-прежнему нет, – приблизился на два шага хозяин икоса.
– Это верно, – согласился патриарх. – Все оно ушло на вскармливание турецких волков. Все отдал, нанимая турецких всадников в желании продлить свое незаконное правление. Даже золота, присланного московским правителем Симеоном Гордым на восстановление после землетрясения собора святой Софии, не пожалел на этих детей дьявола. Святые деньги на святое дело, и те отдал своему зятю Орхану. Гореть Иоанну Кантакузину в вечном пламени ада!
Беззвучно задвигались старческие губы патриарха. То ли в молитве, то ли в проклятиях. И ведь было от чего каяться, и было кого проклинать. В тех проклятиях не забыл патриарх и самого себя, ибо и его вина в том, что турки разорили его страну, была не меньшей, чем самого проклятого Иоанна Кантакузина постоянно призывающего турецкие отряды под свои знамена. Ведь был и сам Каллист ярым приверженцем афонским молитвенником Григория Паламы, яростно дискутирующего с Калабрийским монахом Варлаамом.
Нравилось тогда Каллисту мысль афонского монаха о том, что смысл христианской жизни именно в опытном познании Бога и в соединении с ним. Эта идея победила непознаваемость Бога выдвинутое Варлаамом на церковном соборе два года назад[79], и узаконила целое течение среди церковников, правителей и народа Византии. Паламизм призывал к глубокому смирению и полному отрешению от действительности. Это должно было успокоить не только взбунтовавшиеся от государственного хауса и междоусобицы народные массы, но и примирить внешних врагов. Победившие в идеологической войне паламиты, вместе с Кантакузиным, не видели страшной турецкой угрозы. Они сеяли иллюзии, утверждая о том, что пройдет малое время и турки обратятся в христианство и станут новыми подданными империи.
В этом был уверен и сам Каллист.
Теперь он знает – паламизм сыграл злую шутку, поставив империю на грань жизни и смерти. К этой грани подталкивал государство еще совсем недавно и сам Каллист. Но Господь открыл глаза рабу своему и повелел то же сделать с заблудшими. А значит нужно низвергнуть Иоанна Кантакузина с его паламитами и возвести