Не видел патриарх как сражался этот пилигрим. Видел только после сражения безжизненные тела десятка разбойников и стоящего на коленях в молитве перед ними окровавленного странника. Но то, что творил со своим топором Павлентий, его авторитет видел от начала и до постыдного бегства опозоренных татар.
«Лесоруб. Неутомимый и могучий лесоруб», – тогда подумал Каллист.
Подумал и сейчас.
Приблизить и обласкать. Непременно! И ум и сила этого македонца еще ой как пригодятся. Ведь продолжают все еще сражаться епископы Западной Европы. Почему же некоторым из православных епископов не проявить свою направленную Господом силу против безбожников.
Ах, да! Этот пилигрим… Патриарх Каллист должен наградить его за подвиг, угодный Богу. Ведь и слова тогда ему не сказал. Смотрел на широкую спину спасителя и никак не мог справиться с трясущим его телом страхом.
– Ступайте братья мои к тем, кому нужно сейчас слово Божье. Укрепите их дух и поддержите силы. И я последую за вами к моей несчастной пастве.
– Ты читай… Читай молитву. Это помогает. Знаю. Верую. Пока твой сын тебя слышит – живет, и жить желает.
– Да, мой милостивый господин. Да, наш благодетель, – и старуха опять зашлась всхлипах и в молитве. – Чудотворница, Спасительница Матушка, Пресвятая Богородица. Веруя в чудеса твои, низко кланяясь, прошу исцеления сыну моему Феодору. Услышь мою молитву, защити его своим чудотворным светом, закрой его своим покрывалом милости, отведи от него все несчастья и болезни. Спаси, сохрани и помилуй его…
– А у вас кого призывают при отсеченной руке? – спросил лекарь самого святейшего патриарха Каллиста, склоняясь над лежащим в двух шагах от несчастного Феодора пожилого мужчину во франкской одежде.
– Маркиана Кесарийского, или святого Альдегунда. Но лучше всего знающего хирурга. А к этому несчастному, я бы, пожалуй, призвал бы мученика Абеля[68]. У нас к умирающему всегда призывают Абеля.
– Ты думаешь, он все же умрет?
Старик печально кивнул головой:
– Сгустки крови на обрубке руки…. На руке и груди кожа стала мраморного цвета. Он потерял слишком много крови. Еще немного и у него начнется агония. Вряд ли он успеет покаяться.
– Я той же мысли. Старуха, спеши за священником. А впрочем… Ладно. Этому уже никто и ничем не успеет помочь. Молись старуха… Молись… А твою рану, чужеземец, нужно промыть чистой водой и крепко перевязать.
– А еще нужен кувшин крепкого красного вина.
Лекарь усмехнулся:
– Откуда такие глубокие знания в лекарском искусстве?
– Тот, кто решился отправиться в дальние страны должен быть не только купцом и воином, но и всем и всяким. А лекарь… Он дремлет в каждом человеке и просыпается при болезни или ранении. Это мое третье ранение с тех пор как я покинул Прованс[69].
– И стоило покидать свой дом?
– Сын. Единственно оставшийся…