и того, чему у них научился.
Кристофер Руоккио
«Ревущая Тьма»
Надо сказать, с бабой Клавой мы довольно быстро сдружились. Она была сухонькой невысокой старушонкой, похожей на сморщенную изюмину, которую можно иногда найти в булках, которые продавали в ближайшем к нашему дому хлебном магазине. Суетливая, желчная и склочная, резкая в высказываниях, она была полной противоположностью бабы Агни – чопорной, неспешной громадине из состарившейся плоти. Когда баба Клава не сюсюкала со мной, словно с умственно отсталым, в голосе ее слышались какие-то далекие влажные хрипы, словно внутри нее иногда включался какой-нибудь сочащийся жидкостью тропический механизм. Я расщепил зрение и прочел ее – оказалось, жизнь ее была одинокой, несчастной и полной разочарований, главным из которых был мой непутевый папа. Изначально я преисполнился к ней жуткой антипатии, но когда прочитал о ее житейских злоключениях, мне стало ее жаль. И я спросил ее, тихо, чтобы никто из родителей, огрызающихся друг на друга в соседней комнате, не услышал:
– Баба Клава, ты такая грустная, потому что мой папа не стал великим человеком?
– Именно так, – кивнула головой еще больше погрустневшая баба Клава. Стекла очков ее внезапно запотели, она сняла их и стала протирать о подол своего платья. – Именно. Так.
– А ты по этому поводу не печалься. От него тоже будет польза. Когда он станет совсем старым – и не сможет больше водку пить из-за больных внутренностей, и на гитаре играть не сможет больше – пальцы перестанут слушаться, он поедет на свой север, в последнюю экспедицию. Случайно отстанет от своих товарищей, заблудится, замерзнет и умрет. Его труп найдет умирающая лиса, растерзает когтями его живот и спрячет внутри своего замерзающего лисенка. Лисенок будет жить внутри мертвого папы и есть его изнутри. И благодаря этому выживет.
– Что ты говоришь такое? – услышав это, баба Клава аж в лице изменилась. Стала похожа не просто на изюмину, а на изюмину разгневанную, и от того еще больше сморщенную. Потом, чуть подумав, хихикнула, и сказала. – А ведь ты прав Петенька, в таком случае хоть какая-то польза от него будет.
С этой самой минуты мы стали друзьями, а баба Клава решила, что я одержим бесом, которого нужно из меня изгнать.
С бабой Агни друзьями мы не были никогда – не чувствовал я никакой близости, никакого родства с этой горой мяса на слоновьих ногах. Слишком большое расстояние отделяло ее от меня. С бабой Клавой все было не так. Крохотная старушонка с странными завихрениями в мозгах, образовавшимися от слишком долгого одиночества, казалась мне какой-то изношенной версией меня самого. Мы были столь близки, что вскоре после того, как родители поразъехались по своим командировкам и экспедициям, я рассказал ей про свой еженочный кошмар и показал все мои трюки – и Расщепленное Зрение, и Ведьмовский карман, и Остановку времени.
– Показывал это кому-нибудь еще, кроме меня? – спросила меня баба Клава.
– Нет, –