Александрийский хутор от Богородицкого был в 17 верстах. Дорога шла исключительно посреди пахотных и засеянных полей. Лес начинался за хутором. Дом, в котором жила молодая чета был однотипичен с домом управляющего на Богородицком хуторе.
Голубев был встречен графом очень приветливо. День стоял жаркий, на небе не было ни облачка. Граф провёл Голубева на террасу, которая выходила в обширный и тенистый сад. Перед террасой было несколько клумб с цветами. Площадь между клумбами была посыпана песком. На террасе стоял складной обеденный стол. За него и сели Голубев и граф.
– Маша! Прикажи, чтобы нам подали самовар, да напои нас чаем, – сказал громко граф в расчёте, чтобы его было слышно в комнатах дома.
Пока велась беседа на разные хозяйственные темы, на стол была постлана скатерть, поставлено три прибора, варенье, печенье и принесён самовар. Граф вновь попросил жену напоить их чаем. На террасу вышла стройная женщина, роста немного выше среднего. Светлая блондинка. Волосы спереди гладко причёсаны, а небольшие косы сзади собраны в узел. Хорошо развитые бюст и бёдра. Довольно правильные черты лица и серые глаза. Грубые руки и отсутствие грации в движениях подчёркивали происхождение графини. Ошибиться было нельзя. Одета она была в простую белую блузку и чёрную юбку. Здороваясь, Голубев приложился к графской ручке, которую ему подали довольно неловка. Поздоровавшись, графиня разлила для всех чай. Угощая Голубева вареньем, к великому его изумлению, она наложила варенье ему прямо на то блюдечка, ка котором стоял стакан.
– Маша! Маша! Что ты делаешь, ты задумалась, ведь вот блюдечки для варенья. Налей, пожалуйста, Ивану Ивановичу другой стакан, – сказал граф, покраснев до ушей.
Пили чай и продолжали беседовать, но спокойная беседа была вновь нарушена. Через забор в сад проник петух с двумя курами и, не замеченные сразу, стали разрывать клумбы с цветами.
– Кыш! Кыш! Окаянные, – с таким возгласом графиня сорвалась со своего стула, соскочила с террасы и начала гоняться за курами, кидая в них комьями земли.
– Ну, Маша, опять ты сама гоняешься за курами. Разве некому выгнать кур кроме тебя?
Но Маша не послушала мужа, схватила хворостину и выгнала кур из сада. Лет через десяток, когда Голубев, будучи проездом в Петербурге, услышал, что графиня Бобринская бывает на балах во дворце, а салон её славится изысканностью и посещается власть имущими, он невольно вспомнил графиню Машу, угощающую его вареньем и бегающую с хворостиной за курами в саду.
Три года работы специалистов светского государства над Машей в Париже превзошли все ожидания. Говорили даже, что она свободно владела языками: французским, немецким и английским.
Разрешив ряд хозяйственных вопросов, Голубев простился в графом и графиней и поехал к себе домой. В разговорах с графом ни разу не были помянуты вновь приглашённые управляющие на Кобловский и Ивлевский хутор. Вообще, вопрос о реформе управления