Подъезжая к Александрийскому хутору, Голубев постарался взять себя в руки. Здороваясь с графом, нельзя было не заметить и изумление, и смущение его. Пройдя к графу в кабинет, Голубев, не садясь, обратился к графу со следующим заявление: «Граф, я должен сознаться в том, что я совсем случайно подслушал Ваш разговор с новым управляющим Кобловского хутора, которого Вы ждёте сюда. То, что Вы хладнокровно выслушивали сплетни на меня, не оборвали его, а наоборот, разрешили приехать ему и вот, я заключаю, что управляющий Богородицким хутором не пользуется Вашим доверием, и Вы имеете уже кандидата на место его. Я проехал просить Вас отдать распоряжение о приёме от меня хутора. Завтра с 12 часов я уже не буду давать распоряжение по хутору и считать себя управляющим».
– Во-первых, садитесь, Иван Иванович, и поверьте мне, что как я относился к Вам с полным доверием раньше, так я и отношусь теперь. Несмотря на Вашу молодость, я считал и считаю Вас самым энергичным и самым деятельным нашим управляющим. Слушая управляющего Кобловским хутором, я не думал Вас этим оскорбить, а просто дожидал, когда он кончит говорить, – сказал граф.
– Граф, – говорит Голубев, – моё решенье остаётся твёрдым. Я Вас благодарю за то, что Вы предоставили возможность мне поработать в Вашем хозяйстве и многому поучиться, но дальше оставаться я не могу, я великолепно сознаю, что я являюсь бельмом на глазу у управляющих из села Никитского, поэтому прошу Вас сказать, кому я должен сдать дела хутором.
– Я еще раз прошу Вас, Иван Иванович, взять свой отказ обратно. Я очень ценю Вас как управляющего.
Никакие просьбы графа не поколебали решения Голубева.
Голубев простился и пошёл садиться в экипаж. Граф проводил его до экипажа и сказал, что завтра он сам приедет на Богородицкий хутор. Когда кучер тронул лошадей, чтобы ехать домой, на дрожках к крыльцу подъехал управляющий Кобловского хутора. Как ни жалко Голубеву было расставаться с обсиженным местом, с которым связано столько воспоминаний и переживаний, тем не менее, его самолюбие было так глубоко уязвлено, что он приехав домой и передав жене разговор свой с графом, начал сейчас же складывать все свои вещи.
Обходя вечером комнаты, не без грусти смотрел Голубев на увязанные ящики и корзины с вещами. Обидно было броситься в неизвестность тогда, как здесь так прижился и сроднился с работой. Сколько выношенных проектов громоздилось в голове и все их из неё придётся выкинуть. Назад взять отказ невозможно, так думал Голубев.
Л.П. держала себя очень бодро, хотя чувствовалось, что и ей жалко уезжать отсюда,