Постоялый двор принадлежал Одноглазке, Двуглазке и Триглазке. Эти сестрицы вернулись в Тридевятое царство после того, как не смогли найти счастье в Яви. Не любили они вспоминать о Крошечке-Хаврошечке, земной сироте, которую приютили со своей маменькой. В те времена сестры предавались лени, а сироту морили работой. Послушание, доброта и трудолюбие наградили Хаврошечку: стала она невестой молоденького и богатого барина да жила в любви и гармонии, не зная лиха. Задумалась тогда сестринская нечисть. Придя к выводу, что счастье заслуживается упорным трудом, они «Кисельный берег» в Нави основали.
По просторной комнате корчемницы чинно прогуливалась одна из хозяек и смотрела за порядком единственным, но зорким глазом. Она была выше любого тёмнодушника на голову, так еще и носила диковинную прическу, поднимавшую рыжие волосы, похожие на лесной пожар. Как только перед путниками появились яства, нечисть плавно подошла в своем пестром платье, словно плыла по воздуху.
– А я все гадала, кто велел изобильно накрыть на стол, – голос Одноглазки был вяжущим, с бархатной хрипотцой. – Рифмоплёт, ты чем расплачиваться собираешься? У тебя всегда ветер в карманах свистит. К тому же, не один пожаловал, – хозяйка бросила брезгливый взгляд в сторону девицы, напомнившей ей Крошечку-Хаврошечку.
Юлий подскочил с лавки, поклонился нечисти в пояс и вытянулся, расправив плечи, но даже так он не догнал ее ростом.
– Одноглазка, до чего же ты хороша! – Юноша раскинул руки в восхищении и молвил стихами: – Все мо́лодцы Нави на лик твой взирают зело́. И денно, и нощно мечтая понежить устами чело. Око твое, словно солнце, что греет под взором своим. И локоны, словно лозы, что вьются в узорах любви.
Голос барда был сладок и втекал в уши, словно мед. Обаяние Юлия по невидимым ниточкам перебежало к Одноглазке, и она расплылась в кокетливой, но жутковатой по человеческим меркам острозубой улыбке.
– Вернемся к этому разговору позже, когда пообедаешь, – пообещала нечисть и ушла по своим делам, поправив на плечах пуховый платок.
Лада шепотом похвалила стихотворение. Юлий признался, что сочинил его на ходу, поймав вдохновение в охватившем волнении.
Спустя полчаса Лада вернулась к Кощею. Без барда, зато с пряником, изображавшим солнце. Она выглядела счастливой. Бессмертный подметил, что от сытых людей всегда исходит особый ореол дружелюбия. Девица поведала о маленьком мохнатом старичке без одежды, с ног до головы облепленном листочками от веника. Он настойчиво приглашал попариться каких-то тëмнодушников, отдыхавших с дороги.
– Юлий сказал, что с банниками иметь дела опасно, – делилась впечатлениями Лада, поглаживая