Конечно Станиславу Николаевичу нужно отдать должное, и вот в чём. – Он нашёл эту церковь, «воссоздал» священника, пономаря, старосту церкви – бабу Фросю, а уже баба Фрося устроила своего деда сторожем. И вообще проявлял бурную деятельность, тем, что везде, во всех кругах, во всех компаниях, на собраниях и при личных встречах говорил о ней, подчёркивая свой личный актив.
Уговорил бабу Фросю, уговорил священника и пономаря – того и другого из бывших коммунистов, потому, что оказывается, если притереть поплотнее, да покопаться, то и то, и другое является служением некоему культу. И уговорил же!
Церковный приход населённого пункта мог быть большим. Дворов было много и сама церковь могла вместить 500 – 550 прихожан. Она была рассчитана на полк донских казаков, раньше расквартированных и имеющих казацкие конюшни в этом населённом пункте.
Баба Фрося посчитала, а она умела считать, что если придет ежедневно только 60 процентов населения, то на одних восковых свечах можно в день заработать рублей 600, естественно в месяц – 18 000. В 1992 году – деньги не малые. На всех хватит!
Пока это были только маниловские мечты, но Станислав Николаевич сумел внушить такую маниловщину. Четвёрка служащих потирала руки и считала свои прибыли, хотя они пока были журавлём, высоко парящим в небе, и еле заметным невооружённым глазом.
Станислав Николаевич перекрестился, обнялся с отцом Николаем и не своим, а каким-то гундосым голосом певуче проговорил: «Спаси нас Господи и царица небесная, оцени и окропи успехом наше начинание»! – Отец Николай снял с шеи увесистый крест, повернулся к фасаду церкви, перекрестил её и на распев, очень протяжно протянул писклявым голосом – «Ам-и-и-и-и-нь!». Пономарь, баба Фрося и её дед перекрестились. Остальные от любого, даже церковного жеста, воздержались.
Говорить начал Станислав Николаевич —
– Господа, все мы собрались здесь, чтоб делать одно доброе дело – возвращать заблудшую паству в лоно церкви и под покровительство нашего Господа Бога и Иисуса Христа. Много грехов накопилось у нашего народа, пока это здание, где концентрировалось всё светлое и прозрачное как слеза матери над убиенным сыном – здесь он прервал свою речь, обвёл всех взглядом и продолжил – пока это здание по велению некоторых товарищей являлось конюшней, а иногда и свинарником… Здесь его прервал проектировщик и сказал – Станислав Николаевич, пока вы здесь толкаете свою речь, а она, похоже, будет длинной, я залезу наверх и проверю кровлю, перекрытие и, заодно звонницу.