Хоть на ткацких фабриках в основном работают женщины, но там ткут полотно Дьявольские мастодонты, а их обслуживают входя в этот общий ткацкий невыносимый грохот уже не женщины а дьяволицы. Не может женская душа слушая нечеловеческий грохот остаться до конца в этом аде, настоящей милой женщиной.
Не может мужчина, вталкивая снаряд в жерло пушки, а потом, чуя его выстрел и взрыв, не превратиться в Дьявола. – Не может!
В это время он не может оставаться человеком, зная, что там, на другом конце будет кровь женщины ребёнка, старика.
На той стороне… там тоже мужчина – такой же Дьявол!.. И пока он заталкивает снаряд в жерло пушки он не может быть человеком!
Но это мой личный взгляд. Точка зрения, может, уже глубокого, девяносто трёх летнего, маразматика.
Может быть ваша точка зрения, рафинированных современностью, более молодых, воспитанных в другом духе людей, намного правильней! – Не буду спорить! Убивайте друг друга! Воюйте! Ведь кому-то, всё-таки, это надо! – Иначе – было бы по-другому…
Честь имею – Н.Колос.
МАРУСЬКА И ВОЛОДЬКА
Маруська в ситцевом, вчера только постиранном, но уже испачканном платье с прорехой на животе, держала, крепко прижимая к груди рыжего с белыми пятнами котёнка. Котёнку явно не нравилось быть в Маруськином плену и он то и дело старался вырваться на свободу. Маруське, в свою очередь, не нравилось неповиновение котёнка, и она его прижимала крепче, каждый раз проговаривая —
– Сиди, зараза! —
«Зараза» при этом крутил головой то вправо, то влево, ища брешь в Маруськином очень жёстком бдении.
Напротив стоял Вольдька в штанишках из домотканого не крашенного полотна на одной шлейке, смотрел на Маруську и котёнка и пока ничего не говорил. Маруська тоже ничего Володьке не говорила. Они так и стояли молча и смотрели друг на друга.
Наконец, Володька то ли осмелился, то ли решил, что пора завязывать беседу – сказал —
– Дай подержать котёнка.
– Ты его не удержишь, видишь как он вырывается – ответила Маруська. – Потом прищурила глаза, полагая, что сделала строгую и злую гримасу, и продолжила. – Моя мама сказала, что твоя мама ведьма, и если ещё хоть раз мой отец пойдёт твоей маме дрова рубить, то моя мама твоей маме выцарапает глаза! – Вот!
Володька был обижен. Он постоя в нерешительности, шмыгнул носом, вытер его рукавом такой же полотняной, как и штаны, рубашки, повернулся и убежал к своему дому, только пятки его засверкали.
– Чего ты?! На, бери котёнка! – Сказала в догонку Маруська, но Володька уже ничего не слышал.
Володька прибежал домой и начал искать мать. Она была в конце огорода и закапывала сдохшего сегодня утром маленького поросёнка. Бедный поросёнок прожил не больше недели. Его принёс от колхозной свиноматки Маруськин