– Я вижу, грани звенят кандалами, – резюмировал хранитель и щёлкнул пальцами. Горный хрусталь осыпался извёсткой, а Свирид шустро выплеснул воду из рукомойника, сунул в него Фырку, кинул ей гребень, накрыл крышкой и крепко-накрепко вцепился в медный сосуд.
– Пора найти знаменатели – сказал златоокий.
3
Над Китай-городом накрапывал ситничек, самый мелкий дождик. А и небо не такое уж хмурое, да и с высоты пентхауса, эдакой мансарды для богатых, была видна солнечная полоска, с краёв подпалённая туманным багрянцем. Госпожа Берестаньи редко бывала в приподнятом настроении и крайне нечасто чем-либо любовалась, ныне же редкость и крайняя нечастость совпали: восторг покалывал кончики пальцев, а вид из окна-витрины приносил истинное эстетическое наслаждение, а сие было важно, так как госпожа Берестаньи являлась эстетом, без каких-либо кавычек и усмешечек. Эстетичная мадам была совладелицей книжного издательства, совладелицей картиной галереи, совладелицей кинокомпании и владелицей типографии, коллекции картин, а также интернет-студии. У такого эстетски делового бизнесвумена должны быть веские причины для приподнятого настроения, и таковые имелись.
– Джильс! – позвала Берестаньи, а дом-пентхаус пребывал в звании почётного «умного дома», и голос хозяйки преобразовался в электромагнитные колебания, достиг дальних углов огромной квартирищи, выдернул из глубокого кресла мужчину, которого по наряду можно было ошибочно счесть за мажордома, тогда как на самом деле одет он был в клубный пиджак; служил же помощником мадам.
– Занимательно, но вот, что писал писатель Зощенко в двадцатые годы прошлого века в своём пасквиле «Кризис», – Джильс, а Грамотей не без труда, но узнал бы в нём конторского Ларискина, вопросительно глянул на госпожу Берестаньи и, получив одобрение взглядом, процитировал: «Лет, может, через двадцать, а то и меньше, у каждого гражданина небось по цельной комнате будет. А ежели население шибко не увеличится и, например, всем аборты разрешат – то и по две. А то и по три на рыло. С ванной. Вот заживём-то когда, граждане! В одной комнате, скажем, спать, в другой гостей принимать, в третьей ещё чего-нибудь… Мало ли! Делов-то найдётся при такой свободной жизни».
– Ну и к чему сей эпистолярный жанр? – спросила Лебяжья Шея, а это была именно она, лютая колдунья.
– Я вот чего подумал, – взялся объяснять Джильс, – вы-то, хозяйка, ну и я вместе с вами, пусть и не через двадцать, а через почти девяносто лет имеем по комнате для себя…
– И не по одной, – добавила Берестаньи.
…по комнатке для гостей…
– И не по одной, – уточнила Берестаньи.
…да и ванная имеется…
– И не одна! – хохотнула Берестаньи и приказала: – Выкладывай, чего удумал.
– Да