Германский вагон, то есть, немецкое авто затормозило у крытого колодца и навстречу фольклорной женщине из советского кино середины XX века шагнул Ястреб Апричин. Коромысло отсутствовало на покатых борцовских плечах бабы, воду она несла в руках, понятно, упакованную в вёдра.
– С вечира в рукомойку налила, а утром-то глядь, оно и пустое! – Восторженно сообщила баба, колыхнув животом, заползшим на растёкшуюся грудь. Апричин вдумчиво поддержал разговор: – Бывает.
– Ищё как бывает, когда девка жопу умывает! – Запредельно восхищённо поделилась природной наблюдательностью баба и, покачивая желудком из стороны в сторону, удалилась за зелёный щербатый забор.
– М-да… – сказал Ястреб интонацией интеллигентной тётушки по отцовой линии, свистнул электронным замком авто и отправился к дому за номером 57, так как номер 59 он видел.
Апричин поспел к самому разгару событий.
Примерно за час до этого самого разгара в саду появился Грамотей Недоучка. Подпритихли птички-синички, попрятались мышки-норушки, не говоря уже о букашечках. Анчутка тут же превратился в желающего выслужиться дозорного и выскочил с вопросом:
– Чиго ищите, господин хороший?
– Мелкую чертовку, – коротко и конкретно ответил блондин.
– Оне отсутствуют, – как-то даже подобострастно доложил банник. – У соседей ошиваются. А вы случайно не Судейный Приставала, он жа господин Грамотей.
– Он самый, – ответил Недоучка, – и вовсе не случайный.
– Значица, чигой-то сурьёзное? – вытянулся во фрунт анчутка.
– Ты, вот что, – Грамотей присел на коротенькую лавочку у столба с большим медным рукомойником. – Придуриваться прекращай, заканчивай из себя амбарного времён крепостного права строить, а пригласи-ка девицу ко мне на разговор.
– Кого, Фырку? – глупо спросил анчутка.
– Если так зовут, то её, – вздохнул Грамотей и глянул на банника столь строго, что тот забыл свою боязнь покидать территорию вокруг бани и отправился в соседний дом, к Вороне.
А Фырка заспешила в соседний дом потому, что почувствовала изменения, заспешила сразу же, как умчалась стрекозой от реки. Но была задержана тёмно-синим вороном. Вначале-то она приняла птицу за очередной синеватый булыжник, кои вдруг слишком часто стали попадаться на глаза, но нет, чёрный клюв щёлкнул едва слышно и хрипло спросил:
– А в своё ли дело ты лезешь, чёртова мелочь?
– Уж не в твоё! – нагло по обыкновению ответила Фырка, у самой же спина напряглась страхом и лопатки стали такими острыми, что вот-вот проткнут кожу.
– Там у реки ты уже нырнула в полынью, – заметил ворон. – И лёд неотвратимо затягивает её. Ты превысила свои полномочия и сама это знаешь.
– Тебя не спросила! –