– Эй, профессор, дай ума жопу помазать!
Все начали смеяться над Геннадием Петровичем.
На том квадрате плиты, который работал, стояли кастрюли. И мы поставили чайники на краю плиты.
– Я его наебала на десять тысяч рублей. Он импотент, а я сказала, что он меня изнасиловал. И он заплатил. Профессор, ё… твою в рот мать!
Геннадий Петрович мягким вежливым голосом ответил:
– Вы, Евлампия Тракторовна, всё – таки женщина. И должны использовать женские маты, а не мужские. А женский мат, равный тому, что вы употребили, будет такой:"Я дала в рот твоему отцу".
В кухне вновь зазвучал смех. И громче всех смеялся Нюшка, крича:
– Так ты выходит не Лахудра, а Лампа, да ещё с Трактором! Что же ты скрывала такие героические имена?!
Лахудра, скривив лицо злобной гримасой, уставилась на Геннадия Петровча. А потом, судорожно сглотнув слюну, сказала "приблатнённому"парню:
– Поэт, и ты простишь говночисту оскорбление? Он в разговоре со мной назвал тебя пидором. Сказал, что ты на "зоне"был "машкой".
Поэт в это время внимательно рассматривал меня. Он рывком сбросил с бёдер девок и, встав по другую сторону плиты, напротив нас двоих, обратился ко мне:
– Чо ты сказал?
Он приставил к своему уху ладонь скобкой и подался телом вперёд.
– Не слышу. Громче.
Я смотрел на чайник. Он нагревался медленно, потому что только малая часть его стояла на плите.
– А ты чо хамишь? Ты чо такой борзый? Бессмертный, что ли?
– Я фронтовик, – громко заговорил Нюшка. – Всегда скрывал, потому что скормный. А этот Женя всем растрепал, потому что трепло.
– Я и сам вижу, – продолжал говорить Поэт, – что он гнилой.
Геннадий Петрович что – то хотел сказать, но я тихо шепнул ему:
– Молчите.
– Дай профессору в рыло. Напросился сам. Он же оскорбил тебя, Поэт. Врежь ему! – крикнула зло Евлампия, и быстро глотнув воздух, ещё громче прокричала: – Моё настоящее имя "Анжелика". Прошу всех запонить!
– Запомним, Лахудра, запомним, – пробормотал Нюшка.
Но никто не посмел смеяться.
Поэт медленным шагом пошёл вокруг огромного стола, на котором были квадраты электроплит, постукивая кулаком по неработающим плитам. Он заходил с правой стороны. Я насторожился, зная, что сейчас он, проходя к Геннадию Петровичу, приготовился ударить меня своим бедром. Боковым зрением я видел, как он слегка поднял вверх правую руку, чтобы не мешала наносить удар.
Когда корпус Поэта находился в полуметре от меня, я нанёс стремительный тычок указательным пальцем в его печень.
"Приблатнённый"парень прошёл мимо меня, мимо Геннадия Петровча, остановился, постоял неподвижно секунды две и рухнул лицом на пол.
– Чо это с ним? – удивлённо спросила Евлампия.
– Это "прикид". – смеясь, ответил Нюшка. – Поэты любят морды разбивать о свои стихи. Хлебом не корми.
Геннадий Петрович вынул