достойным миру на этой картине лжи? Только обижаясь и держа ручку магнитофона и склеп из пустых надежд стать искусственным интеллектом в мире добра, всё время ухаживал в ужасной маске гримасы чёрной тени – его мифический призрак, чтобы снова умереть и стать добровольной жертвой кровавой формы терминального ужаса, привлекающего вампиров со всей округи. Из тех же мест у деревушки под милым названием «Фролленстрит», прохаживался многоуважаемый господин с тростью и облаком в руке, чтобы снова доказать свою безучастную ложь в непримиримой схватке между диалогом времени и своей чёрно-фиолетовой шляпой в превознесённой форме материального добра в мире. Он бормотал вокруг своей немилости, как хочет стать единством всего на свете и с этим предупреждением вновь останавливал силу своей сердечной мести, чтобы уговаривать каждый день себя не сойти с ума в правилах, придуманных не им. Над этим чудом из гримасы чёрного, запустелого ужаса и надобности умирать каждый день он хотел бы привлекать к себе всё больше внимания и поэтому уходил далеко в лес, чтобы надежды на облаке в его руках снова становились пластиковой формой другого осознания мира причин быть не хуже, чем этот современный инфантилизм красоты и самоутверждения в достоинствах мира – блуждать сквозь космические ходы этих лет, и утверждая, что стал нужным всему снова проникать в эту схожесть интеллектуальной красоты и дум современного риска. По улице Фролленстрит, где проживало очень много всеядных умов и размноженных современностью десятого века потусторонних картин, как нужно обращаться к искусственной лжи времени – произрастала в сердечном движении красоты новая мода и останавливала гибель в этом сердечном мире всего того, что могло бы спонтанно объяснить ложь поколения и дать ей под задницу. Короткими шагами к другому свету в своей пустоте приближался господин в чёрно-фиолетовой шляпе и его ниспадающая тень из под затылка постоянного желания быть впереди всего своего окружения может смело называться внутри желаемой вечности мира «ещё одним подзатыльником Богу». Он чуткий боец и мысленный апломб к тяжёлой участи и связанному миру бытия, в чьих глазах потусторонний склеп внутри осязаемого чутья всегда холодно утверждал свой последний катарсис и чёрную тень, за которой хочет оказаться каждый мирный слуга в своём тихом аду, и приближаясь к немилости – упасть в строгое болото самоутверждения и стройности бегущих мыслей впереди него.
Больше всего на свете Зольден любил прохаживаться между комнатами внутри одиноко стоящего дома и сам того не зная – разжигать костры самомнения внутри спящих людей, которые могли бы изобрести вечный двигатель и тем спасти свои кости от умирания и медленного истощения внутри космополитической власти мира. Не сгнил его предыдущий шут и ходит, как красное зарево во утверждение ночи в безоглядной мифологической картине движения этих лет. Он таинственный помощник и самоутверждённый ход на берегу изобретаемого ужаса, что сник в умах спящего народа и только звёздам преподаёт
