В небытие отрывает свои двери незатронутый апломб вечной жалости к людям ту необычную страсть внутри, в которой Валлерстэн стал ещё более странным в глазах окружающих и не хотел теперь терпеть свою мнительную обиду, чтобы укрощать чувства своих родственников и малым толком мудрой величины пояснять им о сложности гордыни в глубине отчуждения. Так происходило много лет подряд, как холод расплескавшийся в чувствах причинённого зла к самому себе, и даже забывая этот ужас ты всё ещё ценишь мнительные тени своего рассудка. Они потеряли сложное строение мысли впереди и тонут в благочестии, чтобы победить это скопленное недовольство в укрощённом избытке права на личную свободу. Сличив звёзды в полуночной чаше своего сарказма, случилось такое, что немного не находило юмора в твоей голове и каждый час казался, как вечный расспрос совести в глубине слабоумия. Этот эпицентр движения частиц к свету стал твоим рассказом о мудрой причине бытия, как сложно угадывать жить, а предугадывая помогать себе видеть конструкт собственной логики на расстоянии в личном рассудке. Проходя казавшиеся конечными мысли на расстоянии встреченной тоски мило шевелились в избытке твоего пафоса сложные образы гиперреального мира и только шептали, как сладко было вчера и холодом заполняя формы оказуаленного света ты вчитывался в эту совесть времени в прошлом своей жизни. Поднимать эпицентр скончавшегося света в темноте личных предрассудков также сложно, как угадывать их ход в постоянном безумии безутешной совести в себе. С личной волей приходит и простое в вымыслах о любви, оно помогает утекать не нужным мечтам в прообраз чёрной дыры, где скопились многолетние тени поникшего ужаса всего человечества.
После осознания маргинальности в мрачном образе твоей личной тишины, ты вышел на улицу и чёрные дороги из полузимних лет приобрели новое облачение в будущей смерти. Им казалось, что сейчас ещё время в будущем твоего рассвета, а завтра – предзнаменование ушедшего нонсенса в глубину проникших миров сердобольного возраста личной красоты. Теперь её нельзя трогать руками и сжатый воздух стал обычным явлением внутри груди, чтобы показать тебе о необходимости думать к личному пределу потустороннего взгляда на космос. Увидел ли на нём звёздный парад, но окончание нетленной пустоты уходит прямо с возрастом и коченеет в руках личного безумия. Обращая при этом множество личных выгод в свою застрявшую вечность между коллективным нравом безутешной жизни и полноценностью в обращении взгляда в небытие. Оно и рискованное поле отождествления твоих мыслей, и чёткая форма уязвления в полной луне перед её прохождением по кольцу времени и восторга стать личностью. Глаза времени пути назад не твои спутники радости и только щекочет руку твоему ребёнку этот холод в постоянном предчувствии близости наедине. Ходит около пагубного света твоя раскованная манера говорить о том, что было вчера, но соскальзывает внутри