Лион все больше и чаще пил. Люсена беспокоилась о нем, потому что и пьяный он садился за руль. Чтобы удержать его от опасной езды, при любой возможности мама отправляла с ним меня. Она надеялась, что отец не станет пить при мне; или хотя бы не сядет пьяным за руль, подвергая опасности и мою жизнь тоже.
Чаще это срабатывало. Но на этот раз в его компании находились гадкие женщины. Знаете же таких – вульгарных, мерзких шлюх. Они подтрунивали над отцом, и он выпил, напился до чертиков.
– Папа, не пей, папа, не пей, – стоя рядом, просила я…
Мужчину можно простить, женщину – никогда.
Женщины за тем столом видели меня; знали, что отец обязательно должен вернуться домой в город; потому что я с ним и потому что утром у него работа. Знали они и то, что до города больше ста километров. Они видели свою власть над моим отцом и использовали ее самым неблагоприятным образом.
Когда за полночь веселая компания решила разойтись, отец едва стоял на ногах. А зачем, собственно, стоять, если можно сесть за руль? «Друзья» запихнули его в кабину; подсадили туда же меня; завели с рукоятки мотор; и мы тронулись в путь. Ночь, гул мотора, теплая кабина и алкоголь сделали свое дело – папа заснул. Я тоже спала; мне едва исполнилось три года.
37
Как долго мы ехали так, спящими, не знаю, но в какой-то момент я проснулась, словно меня толкнули. Мы находились в кабине машины, но несмотря на это, высоко над собой, в небе, я увидела Светящееся Существо.
Их так принято называть, Светящимися Существами, но я не знаю, кто это был – Ангел, Архангел. Он походил на Деда Мороза из пенопласта, которого нам купил папа – такой же белый, но большой.
Само собой, я видела его не глазами – просто видела. Затем я посмотрела на отца – он спал. Наш грузовик ехал по ночной трассе. Я начала тормошить папу, он проснулся за секунду до того, как съехать в кювет.
Светящееся Существо всю дорогу сопровождало нас, мы больше не спали…
38
Мне все еще шел четвертый год. Подходил конец папиной жизни. Он часто отсутствовал – ночами, днями, сутками. Не удивлюсь, если, предчувствуя близкий конец, зная о нем, Лион, его, наши ангелы приучали нас таким образом к новым обстоятельствам…
Комнатка, в которой мы жили была размером девять-десять квадратов, не больше. В ней по двум сторонам стояли две кровати: одна – отца, другая – наша с сестрой и мамой. В ненастные дни мы играли на своей кровати, возле окошка.
Осень, холодно, дождь. К мокрому стеклу с улицы прилипли желтые осиновые листочки. Я вставала на ноги и разглядывала их, «прикасаясь» к листьям то рукой, то лбом или носом; дула на стекло: «Чтобы листочки отклеились и упали». Марине шел второй год; она пыталась подражать, но ей с трудом удавалось стоять на кровати. Сестра падала, снова поднималась, чтобы опять упасть.
Устав, Марина уснула. Оставшись в одиночестве, я вновь уткнулась в единственное окошко с синей рамой. Небольшое окно с