Во дворе имелся дровяник; под небольшим навесом горка угля; рядом колода с топором и кругом опилки; неподалеку собачья конура; плюс небольшой утоптанный пятачок между крылечками; осина и простые веревочные качели с кусочком доски. Так выглядело пространство, где играли общинные дети.
Лион был много младше братьев, а я, соответственно, младше их детей. Дети меня любили, таскали и играли со мной, как с куклой. В какой-то момент доигрались до того, что затолкали меня в собачью конуру и прикрыли вход куском фанеры.
Когда меня нашли, я была без сознания.
Трудно это писать, но в тот же вечер отец впервые поднял на маму руку; он избил ее как последний скот. Вот как сильно он меня любил и как боялся потерять…
Бедная мама: она много лет жила с чувством вины, потому что с тех пор я начала терять сознание, сопровождавшееся иногда судорогами. Врач, к которому меня понесли, сказал: «Беспокоиться не о чем, перерастет».
33
Младшая сестра Марина, явившаяся на свет незадолго до моего второго дня рождения, оказалась еще более болезненной, чем я; или, точнее сказать, странной.
Представьте себе грудного ребенка, храпящего во сне как взрослый мужчина. А грудь она брала так, что Люсена смущалась, как женщина. Мама смущалась, а Марина смеялась… противным хриплым смехом. Решили, что у нее проблемы с бронхами и отнесли к врачу, который сказал: «Беспокоиться не о чем, перерастет!»
Тогда ее отвезли к эфенди. Туркужинский эфенди высказался, мне кажется, конкретнее того доктора. Выражаясь языком моего народа (и всемирно известного дона Хуана), он изрек, что еще никогда не видел такого безобразного союзника, как у Марины.
Комментировать сей факт не могу, ибо союзника своей младшей сестры лично я никогда не видела. Одно могу сказать: жила Марина трудно, а умирала страшно…
34
Рождение Марины ознаменовало фактический развод моих родителей. Отец отдалился от семьи, и думаю, причина в маме: выехав из села, она осталась простушкой с косами, всю себя посвящала долгу матери и хозяйки, но не жены. Ну, или папа не дождался сына. А, может, и то, и другое… и третье.
В городе отец увидел, что не все живут по законам предков. Будучи страстным, жадным до жизни, красивым и востребованным, он не устоял – начал выпивать, «гулять», как тогда говорили; наверно, предчувствовал, что век короток, хотел налюбиться. Вскоре он встретил другую женщину, стал жить на две семьи, еще больше пить и бить маму, и выгонять из дома с детьми, с нами.
Отец никак не мог понять, почему мама не ревнует, почему молчит, почему терпит? Хорошо запомнила его вечное пьяное недоумение по этому поводу: «Неужели ты совсем не любишь меня?» А еще помню зимнюю ночь, порошу, маму с Мариной на руках, и себя рядом.
Мама, совсем молоденькая, ни на миг не потеряла контроль. Мы стояли даже не во дворе, а за воротами: «Чтобы родственники не видели»; стоим, и: «Чтобы родственники не слышали» – тихо ждем, пока папа заснет.
Дорогой мой отец.
В