– Что ж, – улыбаясь, сказал командир, – полагаю, никто не захочет провести ночь в сугробе на стылых камнях, когда можно поспать в тепле!
Проводник перевёл Гозеру дядину речь, и хозяин постоялого двора вновь согнулся в поклоне, делая руками приглашающие жесты.
Мы вошли внутрь, следом погонщики завели животных. Двое воинов сняли и понесли за командиром мешок с сундуком.
Стойла располагались прямо возле входа. Покуда омруданцы хлопотали, устраивая ослов с лошадьми, мы проследовали за Гозером, исчезнувшим в темноте за распахнутой двустворчатой дверкой.
В помещении, куда мы вошли, отсутствовали окна, поэтому ни единый луч не пробивался снаружи. Лишь в огромном зеве очага рдяно тлели угли. Буркнув нечто неразборчивое, переведённое Сабиром как нижайшее извинение, владелец караван-сарая проковылял к огню, подложил несколько поленьев. Запалил лучину и принялся обходить зал, поджигая фитили масляных светильников. Млея от тепла, мы толпились у входа, глазея на то, как полумраке парит мигающий огонёк, оставляя позади себя разгорающиеся язычки пламени.
Когда стало немного светлее, нашим глазам предстал просторный зал с потемневшим потолком, который кое-где поддерживали грубо обработанные деревянные столбы. На неоштукатуренных каменных стенах отсутствовали излюбленные омруданцами ковры, лишь в двух местах торчали выгнутые рога горных козлов.
Неподалёку от очага находилось место для готовки, с большими котлами, медными сковородами, горшками и прочими поварскими принадлежностями. Остальное пространство комнаты занимали сооружения, похожие на широкие квадратные кровати с резными бортами и низкими столиками посередине – в здешних краях их звали топчанами. Над каждым, на свисающей с потолка цепи, болтался небольшой светильник.
Через Сабира хозяин поинтересовался, потребен ли нам ужин. Услыхав, что мы не откажемся от горячей пищи, Гозер ушёл, шаркая ногами по неровному каменному полу.
Сбросив тёплую одежду, под которой заблестел металл доспехов, мы расселись на топчанах. Глядя на крохотные капли воды, застывшие на звеньях кольчуг и пластинах панцирей, я подумал, что пустыня милосерднее обходится с бронёй, нежели горы. И решил, что позже обязательно протру доспех, чтобы тот не заржавел.
Вернувшийся из кладовой хозяин караван-сарая, пошатываясь, тащил козью ногу. Со звонким стуком сбросив ношу на чурбак для разделки мяса, взялся за топорик. Первый удар лишь поцарапал поверхность козлятины. От второго в стороны полетели полупрозрачные розовые осколки.
Сидевший рядом со мной Лэдо, вздохнул:
– Боги! Мясо превратилось в камень. Кажется, оно валялось на морозе года три…
– Да уж, горячей похлёбки нам сегодня не видать, – грустно ответил Тород.
Командир, хмурясь, наблюдал за происходящим. Подозвав Сабира, задал какой-то вопрос. Проводник отправился к владельцу постоялого двора, а, вернувшись, доложил:
– Гозер извиняться перед высокочтимый господин, но до наш