– А я полуденниц видел днем. – вспомнил я.
У сестры отвисла челюсть:
– Брешешь? Где?!
– За домом тети Оли. Машка подтвердит.
– Ишь окаянные.
– И я хочу увидеть! И я!!
– Молчи девка! Накличешь беду! Лучше слушай про Марильку свою.
Анька утихла. Я сел на траву, рядом тяжело дыша открытой пастью, улегся пес, лениво помахивая хвостом. Появилось назойливое комарье.
– На чем это мы остановились, а?
– Утопла он. – подсказал я.
– Вспомнил. Погоревали в деревне недолго, да и забыли. Лишь парень этот не мог найти себе места. Винил себя. Дни и ночи у озера просиживал, вымаливал прощение. Потом и вовсе пропал. Ну думали – ушел из наших мест, али гинул совсем. Ан, нет! Через три дня пришел. Бросался к каждому дому, стучал. Пугал народ. Глаза безумные, кругом ходят. Все бредил. Кричал, что Марилька жива. Что всплывает по ночам и смотрит на него из-под воды. Злобно. По-чужому. Сжалился над ним церковник, приютил у храма в приходе. Парень за ум вроде взялся, рукастый оказался, по хозяйству помогать начал. То дров нарубит, то крышу подлатает. Молится усердно. Успокоился будто. Только стали замечать, что сапоги его в тине всем каждое утро. И спит, не добудишься. Признался он церковнику, что ходит каждую ночь на озеро. Но про Марильку не говаривал больше. Запретил ему церковник дело это. Негоже сказал бередить утопленницу. Тем более самоубиенная. Много молиться надо. Неупокоенные душа и тело.
– Как полуденницы. – вставил я.
Анька завистливо фыркнула.
Продолжил старый дед:
– В это время все дурное и началось. Рыбаки шушукаться стали что с озером не то, что-то. По берегам дохлая рыба всплывать начала. Да ладно б замор или что. Будто ест ее кто и бросает. То без головы, то без хвоста. И следы зубов – человечие будто. Потом больше. Разом исчезли все цапли, птицы вокруг петь перестали. Живность ушла с озера. Тихое стало, ни плеска, ни журчания. И вода темная стала, густая будто масло. Бросили рыбаки на лодках ходить, бояться чего-то стали. Никогда озеро таким не было. Но самое жуткое место было за плесом. Там озеро сужалось и образовывало мелкие заводи, густо обросшие ивняком и рогозом. Вот там говорили и завелась нечисть.
Тут у меня мурашки побежали по рукам и ногам, а рот у Аньки открылся еще шире. Дед казалось задремал.
– Дальше, дед Миш! Дальше давай. – толкнула его сестра.
– Вечор уж. Спать девка не будешь! Снова от мамки твоей нагоняй получу ведь. Ладно, немного еще осталось, слушайте. Бросили рыбаки свои неводы и сети, лодки на берегах все рассохшиеся стояли. Страх пробрал жителей деревни. Не понимали они, что произошло и никак с Марилькой не связывали. Но тут тот парень вдруг снова заговорил. Сказал все дело в проклятой утопленнице. Ну и мужики, что делать, решили тело найдем ее, похороним по-божески, авось станет вода прежней. Вышли с сетями и бреднями ранним утром, прихватив багры и крюки. Берега обошли, под все коряги заглянули, дно обшарили, да только сомов с человеческий рост подняли с омутов. Закинули сети надеясь, что ее тело занесет в них. Утром все они оказались