– У нас есть время. Если успешен будет первый шаг и приговор царю осуществится, мы победим с опорой на сенат… Ермолову ничего не останется, как поддержать и присоединиться…
Хмурый Никита Муравьёв тут же согласился, прямо глядя на Одоевского:
– Решимости не занимать нам, обидно слышать обвиненья в пустословии…
– Пустословие от нерешительности, – иронично заметил Бестужев, внимательно следя за лицами и окончательно придя в себя после бала и поздних приключений. – Недоговариваете, братцы! Читайте и перечитывайте «Горе от ума»! Вы и Ермолова опасаетесь, и Грибоедову не доверяете – это очевидно. Причина известна, да вы предпочитаете о том не думать. Я с последним знаком недавно; вы знаете, долго избегал его и отворачивался даже… На нём смерть Шереметева мы числим, не давая сил себе понять всю мрачность той дуэли и знаковость для каждого из нас, коли себя в сторонниках свободы держим. И я в том горько и так долго заблуждался – имею право вам напомнить. Предмет дуэли – Истомина, красавица, которой Шереметев как вещью обладал. Любил? Возможно. Но тогда женись! Нет, зачем ему, крепостнику-аристократу, такое обремененье, он должен быть свободен, а она рабой, ведь он ее, свободную, содержит будто бы. Но великая артистка так не считала и, коли брака нет, свободой дорожила. Вот это Грибоедов поддержал, на деле ненавидя рабство в любых нарядах. Он видел, что дело к гибели идет, – и не остановил развязку, даже подтолкнул… И мне покаялся, что не владеет собой, когда хоть кто-то судьбой другого распоряжается хозяином. Даже с матушкой своей из-за душ крестьянских бился не на шутку, хотел освободить немало – это слышал уже не от него, от близких, объяснявших его стесненность в средствах обидой матери.
Оболенский подошел ближе к Бестужеву и с растерянной улыбкой признался:
– Забавно, но я этого не знал, хоть слышал ту историю дуэли.
Муравьёв вдруг с необычным оживлением и прямым укором спросил:
– Отчего не тиснете об этом в своей «Звезде», изменив фамилию? Многие сомнения развеялись бы, и репутация очистилась совсем. По чести вам скажу: вся возня с республикой мне кажется игрой! Только в общении с Грибоедовым, узнав его дела, в жизнь входит это слово смелое, дух свободный, зёрна смысла здравого… В поступках, а не в словах!
– Друг! Дай обниму тебя! – с необыкновенным воодушевлением воскликнул Рылеев. – Ты точно выразил, что у меня на сердце! Вот Пущин, Великий наш Иван, плюс Грибоедов – других республиканцев, увы, не знаю, если судить не по словам, а по делам. Друзья, очнитесь! В окна, в двери – другое время к нам стучится! Не откроем – нас обойдет оно. Мы много знаем и много испытали, а живем дремучими привычками, и самодержавие для нас – укрытие от ветра! Поменьше б карт и суеты благополучной, поболе гражданского участья… Нет, привычки нам дороже! Бедный Вася Шереметев! На смерть пошел, чтобы