Аз Бука. G Dever

есть). Кроме того, все эти субстанции так или иначе имеют общие черты с отрицающим, помимо прямой противоположности. Должно все-таки сделать одну поправку: если мысль что и созидает, так это новые субстанции, которых в природе нет. Конечно, возможно и другое наше применение мышления. Например, создавая какие-либо орудия, заметно упрощающие нашу жизнь, мы сначала реконструируем его из наличных нашим перцепциям объектов, а потом пытаемся эту полученную в ходе мышления идею реализовать. И иногда это заканчивается весьма плодотворно. Таким образом, мы никогда не сможем помыслить то, что никогда не созерцали в жизни. Следовательно, пока не ощутишь нирвану, ты не поймешь, что это такое. Однако нирвану нельзя ощутить ни телом и разумом, потому представление о ней не сохраняется в твоей памяти. Её можно ощутить отсутствием ощущений.

      – Теперь понятно почему я не помню о ней ничего, – заметил бедуин. – Нирвана есть иное.

      – Не совсем так. Нирвана не есть вообще. Это не иное и не оное. Это вообще не нечто. В нирване ты отказываешься от всего того, что связывает тебя с этим миром. Если, попадя в пустыню, тебе пришлось отказаться от телесных наслаждений, то нирвана требует отказаться и от дум. Ибо нужно отказаться от себя, от самосознания своего существования, то бишь от своей, так сказать, субъективности. Существовать, значит воспринимать себя через чувства и мысли. Без этого человек не был бы вообще. Именно это и нужно для достижения нирваны. Нужно отказаться от этих атрибутов и, соответственно, отказаться от существования. Отказаться от восприятий чувств и отказаться от восприятий мышления.

      – Все это я так-то понял, но вот в чем наслаждение? Неужто наслаждение в том, чтобы не быть?

      – Именно так. Я тебе не рассказал самого главного. Быть, значит не только восприниматься посредством протяженностей. Быть, значит страдать в мире этих протяженностей. Как ты успел догадаться, каждый человек от природы стремиться к счастью. Но счастье в нашем мире соразмерно эфемерному удовольствию, получаемое нами от различных вещей. В промежутке между удовольствиями мы пребываем в состоянии абсолютной дисдемонии. Данное состояние позже вынуждает нас вновь отправиться за новой дозой счастья. Когда же мы получаем предмет этого счастья в изобилии, нам оно докучает, и мы стремимся к новому предмету счастья, и так происходит вечная градация наших желаний. В конечном счете, мы доходим до такого состояния, когда ни одна вещь на земле не может дать нам дозы счастья. Происходит некоторая адаптации к одной дозе счастья, если эта доза употребляется в изобилии, что толкает нас к другой дозе или к большей дозе того же счастья. Самое настоящее страдание человека пребывает не столько в том, что он остался без дозы, сколько в том, что он становится от этой дозы зависимым, словно заядлый наркоман (впрочем, все мы и есть заядлые наркоманы, стремящиеся к «счастью»). Зависимость обусловлена тем, что человек всегда хочет вечного блаженства от предмета счастья, поэтому каждый раз стремится к нему, чтобы продлить