“Мойра, доченька”.
– Мамочка.
“Как же рано ты умерла, дитя мое. Успела ли хоть одного внука после меня оставить на земле?”
– Нет, мама, прости.
“Горе нам, грешным, не осталось нашего следа на земле. Горе мне, умерла моя дочь так рано! Болезнь тебя сгубила, или злой рок? Или злая рука какая? Дай поглядеть на тебя.”
– Мама, мама, я, – начала было Мойра, но тут Олух, догнавший ее, тряхнул ее за плечо и почти под нос сунул свою табличку.
“Не вздумай говорить, что ты жива!”
И что-то встало на место у нее в голове.
Диона предупреждала же через Олуха – что никак нельзя позволить мертвым узнать, что живая пришла в их край. Значит, даже и матери нельзя сказать правду – тем более, кроме матери кругом все слышат. Да, они спят – но вон, как чутко.
– Мама, меня осудили за то, что я достала из могилы тело человека из нашего Пречистого. Сына Ормо, Альдо. Он пришел ко мне призраком и просил его выкопать, а я, дура, и послушалась.
“Чужой они крови, дочка. Не надо бы тебе вмешиваться. Но что уж теперь? Ложись со мной, и станем ждать суда и последней битвы. Вместе, рядом, ждать будет и легче.”
– Я не могу, мама, – Мойра начала говорить, но мать уверенно потянула ее к себе, в расступающуюся массу скелетов под ними.
“Ложись, доченька. Нам долго ждать. Вместе наш сон будет сладок.”
Олух, не долго думая, отцепил руки матери Мойры от девушки, а Лиисо, только-только подоспевший, потянул ее назад.
“Доченька, куда же ты? Что вы делаете, охальники!”
Олух что-то сказал ей. Мойра не услышала его, но почувствовала это как тень, проскользнувшую между ними, белого тонкого призрака, и мать, внезапно ослабнув, провалилась прочь, в яму мертвецов. Только слова Олуха, светлые и прозрачные, выскользнули обратно из ее желтых зубов и вернулись к нему.
“Идем быстрее”, – поторопил он Мойру, воздевая ее на ноги. Та, всхлипнув и запрещая себе плакать, подхватила Лиисо с одной стороны, Олух – с другой, и они вместе поспешили прочь, следуя указаниям Святого, которые он давал, показывая направление своим костяным пальцем.
“Нельзя искать тут свою родню”, – укорил ее Олух.
– А ты меня предупредил?
“А ты меня слушала? Ты на меня хоть посмотрела, как услышала свою мать? Оставила меня с этим мешком с костями, и была такова!”
Мойре было совестно – в самом деле, она даже ни полмысли не подумала о своих спутниках, об их цели, о судьбе целого настоящего Святого – только о том, что может поговорить со своей давно почившей матерью, увидеть ее, почувствовать тепло ее любви, если не тепло рук.
– Прости меня. Я очень скучаю по матери, – тихо сказала Мойра. – Я была маленькой, когда она умерла, и с тех пор … только дед меня и любил.
“Я сочувствую”, – ответил Олух, и девушка не могла для себя сама понять,