Лик Святого иногда появлялся снова позади бесстрастных личин молчаливых мучительниц, и потом снова исчезал. Словно бы он должен был сказать – покайся. Покайся и прощена будешь, но ни слова на его табличке Мойра прочитать не могла. То ли их не было, то ли не было сил увидеть.
А потом пришла тишина. Мучительницы, окатив ее всю целиком холодной водой, оставили ее в покое, отошли и сели одним рядом на скамью, неподвижные, как четыре статуи, а Мойра осталась висеть вниз головой посреди подземелья, в его холоде.
Измученное, исколотое, в ожогах и синяках снаружи и изнутри тело болело, и постепенно остывало, замерзая. Холод подползал с конечностей, сводя судорогами сначала пальцы, потом стопы и ладони, потом голени и руки, спину – и боль, которую ее тело причиняло самому себе, была почти такой же изматывающей, как боль, пережитая раньше.
Это длилось, длилось и длилось, как бесконечный круг боли и отчаяния, и, когда Святой снова появился над ней, молча, вопрошающе, Мойра рванулась к нему, плача сухими глазами и пытаясь говорить.
– … Не убивала посланника! Выкопала … тело …. охотника в Пречистом, меня изгнали, я шла просить прощения!… Уронила… в реку уронила Святого..! Я не хотела!… Я не хотела этого делать!.. Каюсь я, каюсь, вверяю себя Святым, каюсь!..
Святой, ничего не говоря, наклонил голову в тяжелом уборе, и коснулся рукой в блестящей перчатке ее глаз, закрывая их.
И Мойра провалилась в безграничную пустоту.
Глава 14
Третий допрос был куда проще. Мойру бил холод и пронизывал страх, и она больше боялась снова оказаться в подземельях с четырьмя мучительницами, чем умереть, и поэтому она готова была что угодно рассказать, только бы этого не было.
Святой – другой, судя по одежда и убранству, не тот, что был там, внизу, сидел напротив нее, неподвижный и суровый, и справа от него служка-писец беспрестанно что-то писал и писал в свиток, словно ведя учет каждому дыханию и каждой мысли – и своей, и Мойры, и всего остального в мире.
– Итак, говори, – сказал он, не отрываясь от своей писанины.
“Говори, грешная”, – сказал и Святой. Святой Атоний, исповедник, было написано на табличке.
– Что говорить? – шепотом уточнила Мойра, глядя на него снизу вверх. Она стояла на коленях на каменном жестком полу и это было больно уже сейчас.
“Рассказывай свои грехи. Тут ты на исповеди, и мне решать, жить ли тебе, и как тебе за свои грехи ответ нести . Не лги мне, бо ты уже принесла покаяние Святому Канторо и Молчащим сестрам.”
Вот как они назывались, оказывается. Не сказать, правда, чтоб это чем-то Мойре помогло.
– Меня святовали как Мойру семнадцать лет назад, – начала она послушно. – В деревне Пречистое, Святой Томо и Святой Ляшко это делали. Там я и жила, и ничего не делала такого, за что бы мне испрашивать прощения у кого-то, кроме своих