Ему доводилось лишь раз бывать в том месте, поэтому пришлось включить навигацию в коммуникаторе. Дорога казалась ему длинной, почти бесконечной, а пейзажи чёрных лесов по обе стороны дороги из-за облысевших деревьев ещё больше навевали тоску, коричнево-серые ветки выглядели острыми и цеплялись за взгляд, монотонное вождение утомляло… Вскоре навигатор оповестил о приближении к назначенной точки, и Лешер сосредоточенно уставился перед собой.
Впереди замаячило широкое пространство без деревьев, теряющееся за горизонтом. В оттенках бело-серого неба Обитель Даэт’Тхалли была едва различима. Цимих остановился у самого края леса, выкурил сигарету и двинулся по вечноцветущему бордово-красному газону к Дороге Скорби. Разумеется, он не собирался идти по ней, зато обнаружил у самого края бассейна знакомые ему туфельки. Он окинул взглядом обрамлённые белым камнем чёрные воды, которые казались такими из-за плитки, и на широкую лестницу у другого края, что вела к белокаменным дверям храма Жриц Смерти, взял туфельки и пошёл по краю.
То, что Лешер сразу отметил, побывав здесь – это тишина. Само место словно застыло во времени и пространстве: птичка не вскрикнет, ветер не пробежит по траве или чёрной водной глади, человек не покажется поблизости. Цимиху стало не по себе, но он продолжал медленно тащиться по громоздким белым плитам дорожки, озираясь по сторонам, затем сосредоточился на разглядывании храма. Его колоссальные размеры внушали ужас, а крыша центральной трапециевидной башни терялась в облаках. Остальные башни-колонны, будто лестницы, опускались всё ниже и ниже по обе стороны от центральной, напоминая финансисту что-то вроде зубов, соединённых серыми перешейками галерей. Ни окон, ни арок, ни лепнины. Белокаменные монолиты. Лешер не представлял, каково это – добровольно уйти сюда от мирской жизни, жить здесь изо дня в день, вдали от людей, среди камня и тишины, служить мёртвым?
Приблизившись, наконец, к массивным дверям, он три раза постучался, и стук его костяшек сухо отозвался в царящем здесь молчании. Створки медленно отворились сами собой, расширяя проход, за которым виделся центральный зал, слабоосвещённый, чёрно-бардовый. Лешер на секунду представил себя героем сказки, перед которым распахнулась пасть чудища, и он смотрит в его слизистое, непроглядное нутро.