Шелест травы и листьев на ветру смешивался с людским шепотом и всхлипами Рулы, превращаясь в тихий монотонный гул. За стенами сарайчика раздался шорох, мгновенно заставивший нас замолчать. Все взгляды устремились на дверь, к напряжению в воздухе примешивалось томительное ожидание, а я, в это время, изо всех сил сдерживал рвущийся наружу крик ужаса.
За рассохшейся дверью раздался первый тихий скрип, а после еще один, едва слышный, и еще. Затем глухой стук. Он будто крадучись подбирался к двери. Медленный и глухой, с подобным звуком падают капли из пересыхающих лиан в пустое деревянное ведро.
Спустя минуты изнуряющего ожидания дверь распахнулась. Из глубины постройки сияли алые рога. Черная мантия сливалась с тьмой комнаты, в которой больше не осталось зажженных свечей. Скелет вышел на лунный свет и медленно побрел в сторону леса. Он прошел мимо всех нас так, словно и не было вокруг него людей, будто все, что он видит, это лес, в который ему во что бы то ни стало нужно попасть.
Стоило двери распахнуться, как рыдания Рулы многократно усилились. Сейчас мимо нее шел любимый муж, человек, которому она посвятила всю себя, и который посвятил себя ей. Отец её любимой дочери. Мужчина, что долгие годы заботился о ней и оберегал её.
А он шел, смотря вперед пустыми глазницами. Трава смягчала поступь голых костей, приминаясь под ним. Ему не было дела до слез жены, он не видел их. Не слышал её плача. Просто не мог больше всего этого.
Вдруг из толпы выскочила невысокая фигура – дочь Рулы. Она схватилась маленькими ручками за пыльную ткань отцовской мантии, заливаясь слезами.
– Папа, папа, это же ты? Мама плачет. Почему ты не идешь к маме? – Детский голос срывался на крик, в попытке достучаться до родного человека, но напрасно. Ответом ей было молчание. Скелет шел вперед, таща девочку за собой по траве, будто она и не весит ничего.
– Это же я, Руми. Твоя маленькая звездочка. Ты меня больше не любишь? Папа.
Малышка заливала слезами покрасневшее личико и утыкалась им в складки мантии. Моё сердце сжалось, да так сильно, словно его сдавливали кузнечными тисками. Оно вот-вот готово было лопнуть.
Не в силах больше видеть страдания ребенка, и рискуя разозлить всех своим вмешательством, я пошел за ней. Руми плакала. Тонкие детские пальчики устали хвататься за мантию того, кто когда-то был её отцом, и теперь она просто рыдала, глядя ему вслед. Лежала на холодной земле, крича отцу во след охрипшим голосом. Я поднял её на руки и понес к матери. Слов, чтобы успокоить ребенка, не находилось в моей голове, поэтому я просто похлопывал её по спине, как это когда-то делал для меня мой отец, и вытирал с её щек горячие слезы.
К счастью, Мидри не разозлился на меня за самоуправство. Вернув ребенка матери, я сразу направился к дому. В свою комнату, чтобы переварить увиденное. Разговаривать