полюбил. Мне кажется, она была хорошая девочка. Уверен, что и кузнечики у неё хорошие вышли. Второе воспоминание более четкое. Комнатка, в которой я тогда находился, была бежевая, будто в отеле в каком. Большой балкон, бутылочки с какой-то мутноватой жидкостью. Я стоял с краю и вдруг понял, что любил девушку. Она тоже была со мной в этой комнате. Но что-то было не так. То ли я болел, то ли еще чего – но шатался я как нездоровый. Вдруг подорвался и ухватил ее, наверное, хотел прижать к себе, а она все вырывается и вырывается. Все без слов – немая сцена. Я ее еще раз хватаю – она уходит от меня ближе к окну. Я ее опять настигаю. Я ее очень почему-то любил. Но не видел даже ее лица. Она стояла ко мне спиной. Мне хотелось на ней повиснуть и стоять так бог знает сколько. Я чуть не пустил слезу, наблюдая за этим. А она вдруг берет бутылки и начинает бросать их в окно. Я ее все так же обнимаю. Мне хотелось быть с ней всегда. Наверное, это самая нежная любовь, которую мне приходилось видеть. Сам я ее не испытывал никогда. Кого мне любить? Я тут один сижу. Все мои друзья – птицы, солнце и образ Мамы, пришедший ко мне когда-то. Бутылки разбиваются об асфальт. Я наблюдал за ней, пока она не пустила одну мне в висок. Это ощущалось как предательство. А я то доверял ей. Странная штука это доверие, да? Не всем, кого любишь, доверяешь. Ну и в обратную сторону – не всех любишь, кому доверяешь. А я к ней и то, и то. Мне было очень больно и я не знал, от чего больше – от удара или ее нелюбви. Наверное, все вместе. ( – Продолжайте, мы слушаем. –
Извините, я что-то задумался.)
Потом еще одно. Я пытался вспомнить его хотя бы немножко, чтобы оно приобрело хоть какой-то смысл. Воспоминание менее яркое, но оно, почему-то, значит для меня гораздо больше, чем все ранее сказанное. И оно будто бы из другого мира, как будто бы из какой-то другой жизни, может, даже моей – не могу найти объяснения, почему же же оно так непреодолимо влечет меня все снова и снова. Когда вспоминаю его, могу надолго впасть в транс или типа того, я бы сказал, даже зависнуть, или же наоборот выпасть из того всего, что меня окружает. Когда я начинаю думать о нем, я как будто вспоминаю что-то еще, будто за этим воспоминанием было что-то, что я забыл или пропустил, но я об этом все равно помню. Помню, но из головы достать не могу. Я стою в комнате. Обстановку, увы, не припомню, только длинную столешницу, огибающую меня перевернутой на бок буквой «П» – или это я ее огибал? – а на ней, почти друг за другом, расположились квадратные проигрыватели. Штук двенадцать, не меньше. Точно вам говорю. Как в магазине грампластинок. Только это не магазин, а вполне себе жилая комната. С двенадцатью проигрывателями. С двенадцатью иглами и двенадцатью пластинками на них. Не могу сказать точно, одинаковыми ли они были или разными, но факт остается фактом. Были бы разные – еще можно было понять, но одинаковые… Это как, чтобы одновременно их ставить? Для усиления звука? Что только не придумают люди. Впрочем, задумка почти гениальная. Только
