– А ты кому больше доверяешь: себе или мне?
– Не знаю.
– Вот и я тоже. Тоже не знаю. Представляешь?
– Ага.
– Пусть их будет сорок три.
Ия дернула мизинцем – это было да. Что-то вроде азбуки морзе, окей?
– А сколько таких дыр во мне? Тех, из которых все торчит и валится.
– Я могу назвать любое число?
– А ты знаешь точное?
– Девяносто.
– Это точно?
– Нет.
– А у тебя столько, сколько дыр в потолке.
– Тридцать восемь?
– Сорок три.
– Ладно.
– Ну а у меня дыр поменьше девяноста. Хотя – может и столько, но падает из них меньше. Я вот смотрю на эту библиотеку и думаю, черт, да это же я. Вроде бы много всего: и доски там всякие, и книжки, немного гвоздей и стекла. Представь себе, матрас даже есть. И вроде бы много, да? А все какой-то шлак. И все не так. Половину разворовали. Окна выбили, книги изуродовали. Все сломанное.
– А во мне?
– А ты – это библиотека до. Та, в которую я и ходила, понимаешь? Где был почти порядок, не считая гомосексуалистов и старух, кричащих при виде них. Вот это была эпоха! И дыр в прежней библиотеке совсем не было. Но тому, что могло бы торчать – море. Но почему-то не торчало – так, может, слегка. За исключением парочки нариков. Хочешь скажу как их звали?
– Хочу.
– Валик и гнутый.
– Отстой.
– Ага.
Ия помолчала. Библиотека смотрела на нее из разных щелей. И птицы с небом тоже.
– Все-таки странно видеть ее такой. Раньше здесь все было по-другому. Странное чувство.
– Сюрреализм?
– Точняк. Все равно что спустя много лет зайти в дом, в котором ты раньше рос, а там ни мамы, ни папы, ни штанов – никого и ничего. Дом давно разрушен, а ты ходишь по кирпичам и думаешь, да, к такому меня жизнь точно не готовила.
– А она только это и делала.
– Да, ты права. Иногда так и вправду кажется, будто бы цель всей твоей жизни – вырасти из детских штанов. А там уже как получится – куда жизнь швырнет. А она только так швыряет.
– А потом можно и лестницу в небо искать.
– Да. Следующий пункт сразу после штанов.
Я перекрутила ее мизинец в своих руках. Интересно, я из своих выросла? Наверное, я была скорее из тех, кто давно из них вырос, но все-равно таскал их с собой повсюду в сумке или рюкзаке, так, чтобы близко к сердцу, так, чтобы не забывать. Понимаете? А забывать очень не хочется. Вот и ходишь, неприкаянная, с этим мешком, а в нем – все, что принадлежало тебе тогда – штаны и кучка воспоминаний. Воспоминания можно оставить себе, а штаны придется отдать кому-то другому. Уже неприлично, понимаете? Думаю, что вы понимаете. Но я все-равно буду носить их, пока они не станут настолько маленькими, что будут застревать на коленях или рваться на жопе. (Вопрос на засыпку: это я расту, или они уменьшаются, уходя от меня куда-то вдаль?)
– Иногда в расставании