Уснуть! Во что бы то ни стало надо уснуть. Вот, например, как мирно задремала сейчас Бела. Возможно, на неё больше, чем на меня, подействовала решительная убеждённость Нины Николаевны, что всё образуется. Жену настолько издёргали все последние ЧП, связанные со мной, что в её организме автоматически сработал механизм самосохранения: достаточно стрессов и достаточно нагрузок – теперь нужен отдых.
Во мне этот самый «механизм самосохранения» не срабатывал никак. Я был бы рад уснуть, но – увы и ах.
Несколько раз в дверном проёме вновь появлялась Нина Николаевна: может, нам что-нибудь надо? Нет, мы не нуждались ни в чём.
Я чувствовал себя «совершенно здоровым» – запало это докторское словечко!
«Совершенно здоровыми» были мои недомогания и последовавшая за ними отсрочка нашей поездки в Бобруйск.
В. И. Даль трактует болезнь так: «…боль, хворь, немочь, недуг, нездоровье; по объяснению врачей: нарушение равновесия в жизненных отправлениях».
Я бы представил болезнь в виде реки с двумя берегами, когда ты со своим «совершенным здоровьем» (и всем таким прочим) – по одну сторону реки, а все остальные (в том числе и самые близкие тебе люди) – по другую. И реку эту не дано переплыть никому.
Первая моя скорая была (для меня, для жены, для всех) как гром среди ясного неба. Как следствие без причины.
Сколько себя помню, все обращения к врачам я мог бы сосчитать на пальцах одной руки. Что касается скорых, которые ассоциировались не иначе как связанные с чем-то неотвратимым, смертельно опасным, когда без помощи (без помощи моментальной) не обойтись, когда счёт идёт на минуты, на секунды, об этом и речи быть не могло.
На деле оказалось, что скорая – это нечто более прозаичное и обыденное, чем представлялось.
«Примчалась» она, эта самая первая моя скорая помощь, минут через 40–50 после вызова. И вошли, не особенно спеша, три вялых человекообразных здоровяка в белых халатах и принялись, долго не рассуждая, делать мне кардиограмму. Я попросил немедленного, скорого укола. Флегматичная команда скорой указала мне на постель: истерик устраивать не надо, лежать смирно.
Я понял: то, что происходит со мной, никого особенно не волнует. Тебе могут (протокольно) соболезновать. Тебя могут успокаивать. Но проникнуться тем, что (без протокола) испытываешь ты, когда начинаешь сознавать: ёще немного, и тебе каюк (и самое время отправляться в морг, чтобы патологоанатомы (косметологи) сделали тебя покрасивше перед кремацией или преданием земле, на пару метров вниз, чтобы ферментация шла как надо и для кладбищенских червяков – корм) – это из области фантастики. Такое можно увидеть разве что в кино. В жизни всё иначе.
Начало приступа было мгновенным: вот у человека было всё в порядке, а стало… Не знаю, зафиксировал ли я в памяти эти первые секунды приступа или они обросли домыслами позже, но сейчас