Но партнеры не занесли. Счета заблокировало ФСБ, конторы, которые приносили деньги, были забраны пресловутыми партнерами, телефоны замолчали. Образовалось выжженное поле. Я вышла работать в шоу-рум, чтобы банально зарабатывать на еду и оплату коммуналки. Продала машину, чтобы оплатить адвокатов, сдала бриллианты, чтобы закрыть долги. Только обручальное кольцо осталось неприкосновенным. Роман наотрез отказался от этой идеи. К слову, ему было очень важно делать подарки, самоутверждаться, так он чувствовал себя героем. Его любимой фразой тогда было: «Ты мужчина тогда, когда твоя семья обеспечена. Не можешь заработать? Иди и укради. Главное – это благополучие близких».
Вот опять момент, когда человек в открытую говорит о своих взглядах на жизнь, но разве можно думать о своем мужчине, как о воре? И я додумывала, что это преувеличение, чтобы мысль выглядела ярче. То есть нежелание слышать правду и ее принимать вышли на уровень, когда придумываешь свою реальность.
В общем и целом, все ситуации, в которые попадаем, мы создаем сами. Иногда своими конкретными действиями, иногда нежеланием разбираться и выходить за рамки комфорта, иногда просто допуская возможность действий другого человека по отношению к себе.
Наши будни проходили однообразно: я уезжала на работу, Роман мыл полы, ждал адвоката, иногда его возили на допросы. Вечерами мы смотрели кино. Иногда к нам приезжала его дочь.
Девочка была милой и доверчивой, как и все дети. Пухленькая и немного неуклюжая, она безмерно раздражала своего отца. Роман, как и все абьюзеры, хотят видеть везде и всюду подтверждения своей исключительности. То есть я должна смотреть только на него, улыбаться только ему, все время посвящать ему, никаких друзей (лишняя и бесполезная трата времени), работы тоже желательно не надо, ибо там непонятные люди, много сил и ресурса уходящего не в него, ребенок же должен быть идеальным: спортивным, отличником, эрудированным, которому все по плечу. И если я худо-бедно проживала жизнь по его установкам, то бедная девочка не могла соответствовать в полной мере ожиданиям отца.
Помню, как он мог легко назвать ее или свиньей, за не помытую вовремя голову, или свиноматкой – из-за лишнего веса, были слова «тупая как твоя мама».
Сначала я старалась не реагировать. Говорила себе: ребенок не сирота, у нее есть мать, это ее отец. Не вмешивайся.
Когда он заводил разговоры о совместных детях, у меня потели ладони. Никогда не была так рада своему диагнозу, ставящему под сомнения саму возможность материнства, как в тот период. Одна мысль, что моего ребенка будут так шпынять, вызывала оторопь.
Однажды, я не выдержала:
– Перестань. Девочка не может тебе ответить. Только трус может обижать того, кто не в состоянии дать симметричный удар. Я никогда не стану рожать от тебя детей. Потому что, если бы это была моя дочь, я могла бы тебя убить!
Он подошел ко мне вплотную, сжал локоть и уперся лбом мне в голову:
– Не смей со мной так разговаривать.
Но меня уже было не остановить. Когда