“Со мной”, отметил я автоматически. Не “с нами”, а “со мной”. Пастырь хренов!
Хотя, если вдуматься, он прав. Что-то нас, Бродяг, объединяет. А мы все срёмся да срёмся, объединяться не желаем. Готов спорить, если бы эти салаги не были салагами, а взрослыми, послали бы давно этого прилизанного Пастыря куда подальше. Вот вырастут и пошлют, наверное. Если он им окончательно не вывихнет мозги.
– Переночую здесь, – уклончиво ответил я. – Если не против. А завтра решу.
На мгновение Степан набычился, потом улыбнулся, похлопал меня по плечу.
– Вот и славно! Нам нужны сильные парни. А ты вроде крепкий. Оставайся, конечно. Захар покажет тебе комнату.
Он вернулся к обмякшему Толику, а Захар повел меня в двухэтажное здание. Я не забыл прихватить биту.
– Захар, – сказал я, пока мы шли, – тебе нравится Степан?
– Степан Анатольевич у нас в школе преподавал, – охотно сообщил Захар уже и так мне известное. – Интересно рассказывать умеет. Строгий, но хороший. – Пацан подумал и добавил: – Если бы не он, мы бы от голода подохли бы. То есть умерли. Как деревенская скотина.
– А у Толика – часто так?
– Иногда бывает. Степану Анатольевичу ужасно не нравится. А Таня охотиться умеет, – прибавил Захар без перехода и повода. – У нее это круто получается! Силки ставит на птиц, в прошлом месяце фазана завалила пращой, прикиньте?!
– Прикинул.
– Мы тогда ещё в деревне жили. Степан Афанасьевич ругал ее, фазана выкинул, жалко, – понурился Захар. Жалел он не фазана, конечно, а мясо.
– Из фазана супчик неплохой получился бы, – согласился я, хотя сроду не пробовал фазанятину.
Захар воспрял – понравилось, что я его поддерживаю.
– Ага! Меня уже от консервов тошнит. Степан Анатольевич нам много чего запрещает, хотя закона больше нет. Альфия петь любит, так Степан Анатольевич запрещает петь. Типа в нашем мире от песен никакой пользы. Надо добывать себе пищу, а не песни распевать.
– А что еще Толик говорит, когда у него приступ, как сейчас? Что за следы на грязи?
Захар пожал плечами. Мы вошли в двухэтажное здание и двинулись по коридору. Зашли в одну из комнат. Она была уютно обставлена: тяжелые шторы на окнах, две деревянные застеленные кровати, шкаф, письменный стол, древний комп, стеллаж на стене с тонкими буклетами о здоровом питании. Между кроватями стоял выключенный электрический обогреватель в виде батареи отопления. Было холодно, но не катастрофично. Я присел на одну кровать, поставив биту между колен, Захар – на вторую.
– Он много чего говорит. Только непонятно. Будто ругается. И будто не он это, а кто другой через него говорит. Толян у нас особенный, мы его не обижаем.
– Он раньше тоже таким был? До того, как появились Буйные?
Захар махнул рукой:
– Он всегда был с приветом, только болтать всякое начал после Буйных. Виктор Геннадьевич сказал, что у Толяна Первая Волна открыла дар какой-то. А Степан Анатольевич ругался на него. Что никакого