Сестры. Семён Королёв

у плиты, помешивает в кипя- щей кастрюле что-то пахнущее яблоками и корицей и, улыбаясь, рассказывает мне сказку. Но Дария говорит, что это все мои фантазии, и, возможно, она права. Когда мама умерла от тяже- лой болезни (у нее был острый миелоидный лейкоз), сестре исполнилось четыре года, а мне – только два. Так что наверняка той женщиной у плиты на самом деле была бабушка Роза, мама нашей мамы. Вот только образ улыбающейся сказочницы совсем не вяжется с этой суровой женщиной, которая, сколько я себя помню, постоянно на меня злилась. Впрочем, это нетрудно понять, ведь ее дочь заболела как раз в ту пору, когда была беременна мной.

      У тротуара останавливается мистер Копетти в сине-серой униформе:

      – День добрый, Эмми. Возьмешь почту сейчас или лучше опустить в ящик? Я трусцой подбегаю к нему:

      – А что там у нас сегодня интересного?

      Мистер Копетти хмыкает и, порывшись в холщовой сумке, передает мне стопку бумаг с ярким глянцевым флайером, который обхватывает ее, как лепешка тако.

      – Как раз то, чего мне не хватало. – Я мельком просматриваю почту. – Заявки на кре- дитные карточки и скидочные купоны из «Кей фуд», которыми я постоянно забываю восполь- зоваться.

      Почтальон улыбается и поднимает руку:

      – Хорошего дня, Эмми.

      – И вам тоже, мистер Копетти.

      Я подхожу к дому, выкрашенному в бежевый цвет, и поднимаюсь на крыльцо. Патриция Чофи громко распевает арию из «Травиаты». Сквозь стеклянную дверь видно, что, несмотря на то что CD-плеер девяностых – самая новая вещь в парикмахерской – включен на полную

      катушку, дядя Дольфи крепко спит в одном из кресел, предназначенных для клиентов. Но вот странное дело: его всегда мгновенно будит звон дверного колокольчика. Я тяну за ручку. Дядя, как я и ожидала, встряхивается, вытирает слюну с подбородка и поправляет очки.

      – Эмилия! – В его голосе столько радости; можно подумать, что мы не виделись несколько недель.

      Мой дядюшка не красавец, но очень милый: у него пушистые седые кудри, а щеки такие, словно ему только что вырвали все зубы мудрости. Как правило, он облачен в темный парикма- херский халат с тремя зажимами на правом отвороте воротника и с вышитым именем Дольфи на кармане.

      – Привет, дядя Дольфи! – громко, чтобы перекричать оперную певицу, здороваюсь я.

      Строго говоря, младший брат бабушки Розы приходится мне двоюродным дедом, но в семействе Фонтана не любят все усложнять, когда речь идет о родственных связях.

      Я протягиваю пакет:

      – Сегодня – фисташковое печенье и ломтик панфорте.

      – Grazie5.

      Дядя берет у меня пакет, и в этот момент его слегка пошатывает, но я делаю вид, будто не замечаю этого. Дольфи семьдесят восемь, но он все еще гордый мужчина.

      – Нож принести? – спрашивает он.

      – Нет, спасибо, это все тебе, – как всегда, отвечаю я.

      Дядя подходит к установленному на зеркале плееру и рукой в старческих пигментных пятнах