Тетя Векесса обнимает Клепу, чешет за ухом, ах, ты моя хорошая…
Клепа сидит на окне, смотрит в зимние сумерки – зимы здесь неправильные, почти бесснежные, чуть-чуть посыплет с неба ночью и утром растает, и все. В сумерках видны соседние дома, светятся окна, в окнах видны силуэты с чуткими ушками и длинными хвостами. Клепа не выдерживает, дергает кисти на шторах, пугается коготком, ах, Клепа, Клепа, – снова выпускает руки-ноги, убирает хвост, кутается в халатик, перебирает клавиши на пианино, что же значит, когда три…
…тьма поднимает окровавленную морду, с хрустом перекусывает кости последнего дома, смотрит в сторону тех краев, где еще виднеется свет, – спешит туда, перебирая лапами…
Yazjik
…когда остается один-единственный язык…
…нет, не этот, который во рту или на тарелке с грибами и сливочным соусом – это мы про говяжий язык, если что – а этот, который лэнгвижд, лимба, спрак, шпрехе, генго, сафа, тааль, лингва, еще одно есть, но мы этого даже не произнесем, – сначала «а», но не «а», а что-то среднее между «а» и «i», потом z, но не z, а что-то среднее между z и s, а потом… нет, потом не «i», а такой звук, будто вас ударили кулаком в живот, а потом – k, и будет yazik.
Так вот, когда остается один-единственный язык…
…что значит, почему? Ну вы даете, языки-то перебили все…
…что значит, кто перебил? Вы правда не знаете, кто убивает языки?
Вот и никто не знает.
…зачем? это вы у них спросите, что они против языков имеют, да вы ничего у них и не спросите, потому что вас, людей, уже тысячи лет как нет…
И вот когда перебьют все эти лэнгвиджи, лимбы, спраки, шпрехи, генги, сафы – останется один-единственный язык, последний, не подстреленный, – его и не добивают, потому что он сам загинет, ну где языку в одиночку выжить, даже пять-шесть языков в одиночку не выживут, а уж один…
Вот когда язык остаётся один, он начинает строить башню.
Нет, вы не ослышались.
Выбирает себе еще не остывшую землю под еще не остывшим солнцем, начинает возводить башню, один ярус, черного цвета, второй ярус – белоснежный, третий, цвета пурпура, четвертый, синий, пятый, ярко-красный, шестой серебряный, и седьмой из чистого золота.
И когда языков становится много…
…что?
Почему их становится много?
А-а-а, этого никто не знает, это великое таинство языка, которое никому не ведомо… но вот сегодня мы как раз посмотрим за языком, вот он один остался, давайте глянем, как чудом выживший язык выискивает еще живую планету под еще живым солнцем, выкладывает ярусы башни, первый – аспидно-черный, второй – ослепительно-белый, третий пурпурный…
Язык начинает последний ярус из чистого золота, язык ждет.
Что-то происходит, язык как будто ломается, проваливается сам в себя, проваливается в никуда,