– Точно, – поддакнул Акундинов и, заметив около своих ворот возок, принадлежавший боярину Патрикееву, ускорил шаг.
…Татьяна, как вкопанная, стояла посередине разоренной избы, даже не сняв с плеч дорогого шушуна из заморского сукна (аглицкого!). На лавке сидел Сергунька, деловито ковыряя в носу и болтая ногами. Мальчонка не понимал – что тут случилось, поэтому, не мог решить – начинать реветь или, погодить?
Завидя вошедшего мужа, Танька сделала к нему шаг и, глядя прямо в глаза, спросила:
– Тимофей, а что тут такое? Что с избой-то сталось?
– А что, такое? – обвел взглядом пустую избу Акундинов. – Стены, лавки да стол – на месте. Вон, – кивнул на угол – даже соломы чуток. Спать да есть – есть на чем. Ну, а че тебе еще-то надо?
– А где же, добро-то все? – скривила рот Танька, собираясь зарыдать.
– Так сама же видишь, нету здесь ничего. Чего, дура, зазря и спрашиваешь? – недоуменно ответствовал Тимофей, подсаживаясь к сыну: – Ну-ка, Сергунька, скажи, чем тебя в гостях-то кормили?
– Пирогами с яблоками, – ответил сын, прильнув к руке отца. – Да кашей с изюмом, да орешками калеными. А лучше всего – петушки сахарные, что бабушка Настя дала!
– Во, видишь, как здорово-то! – восхитился Тимоха. – И пирогов наелись и каши налопались, а робятенок еще и петушков поел. Так чего жалуешься-то? Чего тебе еще-то надо? Жива, здорова.
– Где добро-то все? Где – постели, сундуки где? – в голос зарыдала Танька. – Кровать, где? Куда, добро подевал, сволочь?!
– Константин! – позвал Тимофей друга, который, от греха подальше, стоял в сенях. – Отведи Сергуньку к Ваньке Пескову…
– Не хочу! – закапризничал было сын, но Костка, умевший управляться с детишками, сунул ему в руку невесть откуда взявшийся орех и мальчишка умолк.
– На хрена ему к Ваньке-то идти?! – заорала жена, багровея на глазах, хватая мальчишку за плечи и прижимая его к себе. – Никуда он не пойдет!
Тимофей, ни слова не говоря, оторвал парнишку от жены и повторил:
– Отведи мальчонку к дядьке Ване Пескову, пущай пока, с детишками евонными поиграет. Нечего ему тут делать…
– Пусть дома сидит! – заорала жена, отпихивая мужа от мальчишки. – Неча, по чужим-то дворам бродить. Пущай сидит, да знает, каков батька-то у него…
Тимофей, не говоря ни слова, ударил жену в живот, отчего та согнулась и села на пол. Сережка заверещал и, рванулся, было, к матери, но был остановлен отцом.
– Костка, я кому сказал? – повторил Тимофей негромко, но так, что испуганный Конюхов, схватил ребенка в охапку и выскочил во двор как птичка.
Татьяна, сидевшая на полу, рыдала навзрыд. Тимоха, подойдя к жене, вдруг сказал:
– Не создавай, супруга моя строгая, кумира златого,
Бо, будешь ты – убогая…
Все злато – тлен, а жемчуга – песок,
В гроб не возьмешь ты дорогой платок.
Лишь