– Я просто пришёл на экскурсию, парнишь… за что бугурт?
Потоки маны обжигали кожу. Глаза наливались жаром от сизой кутерьмы, но с каждым ударом по моей груди она багровела всё сильней.
– Экскурсия? С радостью составлю кампанию… колючая проволока хороша в эту пору.
От едкости сарказма, я не сдержался и в глазах запекло уже наяву. По лицу же чекиста промелькнула лишь смутная тень, но в тесном коридоре с мерцающей лампой я расслышал только хруст его сжавшихся кожаных перчаток.
– Сам нарвался, парниша…
Мне всегда казалось, что я дрался сносно. Даже хорошо. По крайней мере до этого легко избивал всех строптивых пареньков, решивших поспорить со «старшим братом», и уж точно не вкладывал в удар всю оставшуюся силу сизой кутерьмы.
– Не плохо…
Удар угас, как дерьмовая спичка. Кутерьма впиталась в набитую голень, не дав замаху даже выйти на финальную прямую, а на лице чеки лишь заинтригованно приподнялась рассечённая бровь.
В тот миг я успел только вскрикнуть.
Голова вскружилась от хитрого пинка в подбородок, а мгновение спустя уже захлёбывалась от удара в горло.
В ушах звенело.
Удар и удар.
Живот стянуло, а со всех щелей сочилась кровь.
Кулак впитал мою челюсть и с тяжёлым чавкающим звуком отозвался в черепе далёким хрустом.
Я успел лишь вдохнуть. Парниша краем глаза попал в поле зрения и тотчас вновь уронил кулак мне на лицо, в прыжке оттолкнувшись от стены.
Зубы даже не заметили, как уже впились в пол.
Благо хотя бы за паркет.
В груди стала закипать ярость… вот только спустя секунд так десять, когда весь пол уже был вытерт моей никчёмной тушей и украденной курткой. А вот двойник из триста первого спокойно одёрнул воротничок рубашки и заботливо струсил со своей семиклинки придорожную пыль.
– Так… это новый рекорд.
С бездушной ухмылкой, словно заядлый курильщик, капитан потянул за цепочку, ловко отбросил крышку латунных часов и вновь посмотрел на меня с налётом призрения.
– У вас, янки, что, понизили планку?
Подойдя ближе и рефлекторно улыбаясь, мой парнишка навёлся слепым глазком макарова мне на лоб.
– И сколько же в тебя влили поборов с трудового народа, а, янки?
Двойник похлопал меня по щеке, словно любуясь собственным лицом, но потом фыркнул и играючи вынул из кармана пластиковый хомут.
– Ладно… такого и стрелять жалко.
Я впервые испытал такое унижение. Глаза запекли до немоты, а от стойкого запаха его сигарет грудь с новой силой разорвалась синей кутерьмой. Сердечная волна в тот же миг отбросила паскуду, как и сорванную штукатурку, а меня осыпало искрами в момент изорванной проводки.
– Гадство…
От впитанных ударов тряслись даже ноги. В темноте же искрившихся ламп мне удалось разглядеть лишь ехидно усмехавшегося клона, утёршего с губы одну единственную капельку крови.
– А