Дернул князь за веревку, а Резеда, будто и не заметила, смотрит без страха, как и в первую их встречу, да и говорит ему:
– Душой ты, князь, больше болен, чем телом, и матушку свою под беду подвел, лишь бы мне отомстить. Дружина тебя бросила, а скоро и все слуги разбегутся, коли не очистишься.
А князь страха от нее ждал да слез, и слова ее в самое сердце ему попадают, будто все то знал, да не понимал, пока она не сказала. Только злоба его все крепче становится. Натянул он веревку сильнее, косточку к горлу Резеды придавил и шипит сквозь зубы:
– Кровь твоя меня и исцелит, ведьма.
А она спокойно отвечает:
– Ведаешь, княже, что станется, коли убьешь меня, как тебе Протопей присоветовал? Года не пройдет, как сам сгинешь, а над матушкой твоей колдун издеваться по-всякому станет, руками ее много лет детей малых красть, пока не надоест она ему, а как надоест, прикажет ей убить себя. Душа ее после того веками мучаться будет, белой птицей на твою могилу прилетать и слезы лить. Того ты хочешь?
Да все иначе статься может, коли сам меня отпустишь. Колдовство злое пропадет, душа твоя исцелится, а колдун власть над матушкой твоей потеряет.
А князю все одно, хоть огонь не гори, душит его гнев, замахнулся он, уж не напугать, а убить хочет. В миг тогда выпростала Резеда руки из веревок, будто не связаны они были вовсе, да и перехватила смертоносную косточку почитай у самого сердца своего. В глаза князю смотрит, и сила в ней такая поднимается, что побороть ее князь не может, словно медведица перед ним, а не человек. Глаза ее, как у богинь на статуях, ровно с того света на него глядят, наизнанку выворачивают, нутро видят, судят по делу каждому. От взгляда этого страшно князю сделалось, да так, как никогда раньше не бывало. Не вынес он его, сжался весь, ровно дитя, руками глаза прикрыл, лишь бы не видеть ее. Резеда над ним возвышается и все смотрит, ничем от нее не закроешься. Заговорила она не громко, да от голоса ее стекла задрожали, посуда по столу поехала, уши заложило.
– Жизнь твоя, княже, короткая, а зла ты за нее сделать успел, что и пяти таких теперь не хватит, чтоб вину закрыть. За дело я тебя наказала, думала, коли сам боль испытаешь, других жалеть научишься, а ты вместо того матушку колдуну лихому продал, вместо здоровья себе смерти чужой пожелал. Незачем тебе дальше жить да над народом княжить. Князь судьей да заступником людям должен быть, а не волком бешеным, что мясо рвать только и умеет! В глаза посмотри мне да сам скажи, за какое дело доброе пожалеть тебя можно.
Заплакал тут князь, жаль ему себя, стыдно, а в глаза посмотреть Резеде не может, хуже смерти это для него. Тогда пошла она к печи да бросила косточку в огонь.
– Как догорит она, так и жизнь твоя кончится, – сказала.
Косточка в огне чернеет, пищит, крючится, молодца на простынях огнем