– Глина, – процедил сквозь зубы Баюр, не поворачивая головы и стараясь не шевелить ею, ибо лезвие уже скребло по затылку с противным сухим шорохом, осыпая на спину мягкие невесомые пряди, – но… по старинному шаманскому рецепту, – и тут же замолк, получив шлепок по щеке возмущённой рукой тамыра, чтоб замер, покуда голова цела.
Удовлетворённый осмотром, Чокан усмехнулся, лёг на спину, подложив под голову согнутый локоть. Несмотря на то, что всю дорогу они готовились к превращению Баюра в киргиза, чтобы внедрить его в караван и не вызвать подозрений, сама затея до сих пор казалась ему весьма сомнительной. В самом деле, он-то готовился к этому путешествию годами, хотя ясная цель тогда ещё и не была обозначена. Изучал сложившиеся отношения родов, языки, историю, возможные затруднения, да и всё, до чего мог дотянуться. И даже теперь опасности было больше, чем уверенности в успехе задуманного предприятия. А он? И как только решился! Отговорить? Прогнать? Такого прогонишь! Будет тащиться следом, скрываясь. А это ещё хуже.
Тем временем голова Баюра всё больше приобретала сходство с голой коленкой. Когда же Джексенбе в последний раз мазнул кинжалом по макушке, смахивая пропущенный ёршик, и отклонился в сторону, оценивая результат своих стараний, к бритому хозяину подошёл карабаир, обнюхивая лысую черепушку, словно желая убедиться, что потеря шевелюры никак не сказалась на остальных свойствах его седока. Бархатные губы оказались щекотными, и Баюр, посмеиваясь, отвернул ладонью лошадиную морду, потрепав любимца по вороной холке.
Удивительное дело, но с потерей длинных золотых волос европейская внешность волхва сильно потускнела. Теперь его можно было принять за представителя любой народности, особенно если придать лицу характерные национальные признаки. Так что «киргизские» веки заняли главенствующую позицию на его физиономии.
– А как ты зовёшь своего коня? – докапывался до мелочей Чокан. Мелочи коварны, они выдают простофиль с головой.
– Хотел назвать Громом, – широкие плечи передёрнулись, стряхивая мягкий шёлк, безжизненный и печальный, который налету подхватывал Джексенбе, не давая волосам разлететься, затеряться в траве и камнях, – но теперь…
– Вот именно! – поймал его на слове, вернее, на заминке поручик, приняв роль подозрительного недоброжелателя. – Теперь назови его Бакыт, что по-киргизски значит счастье, удача.
Волхв сморщил нос:
– Удача – птица вольная, её не оседлаешь. Обидится, ещё и мстить станет.
Придумщик кличек решил исправить свой промах, предлагая пришедшие на ум варианты:
– Ну тогда Куюн – вихрь, смерч. Или Кенч – сокровище… – ни согласия, ни одобрения мнимого мусульманина не последовало. – Шумкар – соколик. Чего кривишься? – Чокан, раздосадованный скучным выражением лица приятеля (какой капризный, не угодишь на него!), резко сел, не мигая