– Это нормально, Маркус. Чужой мужчина рядом с матерью всегда вызывает ревность со стороны ребенка, – деловито ответила я, поднимаясь с дивана. – Но ты – его отец, и это совершенно другая ситуация.
Маркус усмехнулся и возразил:
– Абсолютно никакой разницы. Меня не было четыре года, и он привык, что ты в его полном распоряжении, он не приучен делить твое внимание. И поверь, ему насрать отец я или же дядя с улицы. Но! Это было первый и последний раз, когда он устанавливал свои правила! И я тебе не советую портить мне сына и делать из него «маменькиного сынка». Он должен знать свое место!
После этих слов Маркус повернулся ко мне спиной и надел футболку, я же прибывала в таком состоянии, какое сложно описать. С одной стороны, понимала, что в некотором роде Беркет прав, но с другой – мне хотелось, чтобы и он знал свое место. Злость не оставляла в покое, а уж материнские чувства и вовсе душили. Мне было обидно за сына, поэтому, преодолевая сомнения и голос разума, я тихо сообщила:
– Я хочу, чтобы и ты запомнил, на будущее….
Маркус обернулся и посмотрел на меня в упор, отчего мне стало тяжело говорить, но я продолжила:
– Сын занимает в моей жизни самое главное, первое место! Сначала ОН, а потом уже все остальные! Надеюсь, это ясно?
Маркус хмыкнул, обхватил пальцами и потер переносицу.
– Не думал, что ты об этом заявишь.
– Мне приходится, раз ты не понимаешь.
– Я, как раз таки, прекрасно понимаю, не понимаешь суть проблемы лишь ты! – процедил он сквозь зубы таким тоном, что у меня мороз по коже побежал.
– И в чем же суть? – выдавила я из себя.
– В том, что есть формат отношений мать – сын, а есть муж – жена, и они не пересекаются, и не конкурируют! – повысил он голос. – Уясни это, а сыном я сам займусь и не смей лезть. Надеюсь, это ясно?! – язвительно закончил он.
– Не разговаривай со мной в таком тоне, иначе…
– Не ставь мне условий, Анна, я этого не потерплю! – едва сдерживаясь, перебил он меня. Я же судорожно вцепилась в диван. Сердце колотилось, как сумасшедшее. Я четыре года училась самоуважению, самостоятельности. Четыре года потратила, чтобы обрести себя, чтобы уважать себя, быть личностью, принимать решения, отвечать за себя, отстаивать свое мнение и бороться за свои права. Но сейчас, стоило только услышать в его голосе гневные интонации, увидеть, как побледнело от ярости его лицо, сразу сработал условный рефлекс, как у собаки Павлова. Хотя я бы назвала это «рефлекс жены Беркета»: язык словно онемел, меня, будто парализовало и, я не могла и слово выдавить. Все внутри бунтовало против этой боязливой покорности, против страха и паники. Внутренний голос кричал, надрывался: «Давай, скажи ему! Покажи, что ты уже другая, заставь его уступить! Сделай это, иначе он вновь подомнет тебя под себя!». Я понимала, что должна сейчас отстаивать свою позицию, иначе диктат вступит в силу. Но у меня не было сил, я не была готова к этой стычке. Все, что я могла возразить – только разочарованно прошептать:
– Я думала, ты изменился.
– Мать