для этого сорняка и благоприятен для прорастания зёрен христианства, дремавших в душе моей! Не случайно ведь, что и фракционная Каприйская школа здесь стала загнивать, не принося плодов, и даже переезд в Болонью её уже не спас от гнилого распада. Плоды же моей христианской души будут здесь такими, какие не только Мичурину, но и всем фантастам не снились! Эх, пробыл бы я на Волшебном Капри с месячишку, в 1908 или 1910 годах (но без Инессы и „Феномена“, ибо ведьмы они и на сказочном острове – ведьмы), пройдя такой вот курс полноценного лечения от венерической и революционно-партийной дури, так не было бы на моей совести Октябрьского большевистского переворота и прочих смертных грехов!! С каждым происходить может то, на что он способен, я же способен был на великий и ужасный Октябрьский переворот! И вот здесь, ныне, в душе моей произошёл Великий переворот, но уже в ином направлении! Тогда как мелкие душонки: Горького, Богданова, Базарова, Луначарского и прочих, на это были не способны, и этого им было не дано, а дано было лишь угасание. Но Бог им судья, я собой не кичусь, а с болью и радостью констатирую упрямые (но отнюдь не как осёл) факты! Сожалею я, что много говна в „люди“ вывел, и много людей в говно извёл! На дураках сидеть и дураками погонять – в этом истинной чести маловато! А в том, что я много умников в дураках своим Октябрьским переворотом оставил и много, затем, из страны выпихнул, то это ныне моя Великая скорбь, наряду с Великой моей скорбью по мной и из-за меня убиенных! О, мой проклятый, бесчестный, „бесчеловечный“, Великодьявольский переворот! Тебя долго будут всячески поминать люди! О, мой прекрасный внутренний Великоархангельский переворот!! Тебе должно быть вечно благодарно человечество!!! А уж я-то до гробовой доски, как минимум, а там, если Бог даст, то всю „Вечную жизнь“ славить буду тебя!!! Даже то, что, согласно Ого́, всё повторится, в своё время, меня сейчас не расстраивает, ибо и „Вечная жизнь“ повторится, а красота и любовь Елены сполна стоят всех выпавших мне страданий!!! Пусть всё повторяется бесконечно, от бесконечно повторяющейся Елены я не устану никогда! И думать не хочу иначе!! Женюсь на ней, под фамилией Ульянов, ибо был под этой фамилией крещён, а паспорт, на эту фамилию, и Итальянское гражданство получу от Бенито», – так рассуждал и планировал Ильич.
Опасаясь возврата к прежним моральным ценностям и разрыва, на этой почве, с любимой женщиной, Ильич, уже не слушая предостережений врача, упорно продолжал лечение, надеясь закрепить достигнутый результат. Но передозировка лечения сыграла с ним злую шутку: он начал всё больше тяготеть к прежним моральным ценностям, а любовь к Елене, хотя и оставалась большой, но стала приобретать иные оттенки: Ильич невольно стал ревновать её к Чиччо, подозревая в нём проявление Эдиповых комплексов, а в ней – склонность к инцесту. Ильич, в отчаянии, прекратил лечение, но это лишь замедлило регрессию к прежним моральным ценностям, и замедлило закипание ревности.
«Чёртов остров!
